Виктор Поротников - Василий Буслаев

При виде этого немецкие рыцари разразились приветственными криками, которые были подхвачены побратимами Василия, затерянными в толпе.

Свадьбу Василия и Доминики, по настоянию Конрада, справили на следующий день в покоях Большого Дворца. Посаженым отцом был сам Конрад, который щедро одарил новобрачных. Присутствовала на свадебном пиршестве и вся русская дружина, кроме Анфиски. Чернавка не могла себе простить, что не пошла в тот злосчастный день на площадь, предпочитая лить слезы в горьком одиночестве.

Из родни невесты присутствовал на застолье только Феофилакт. Ни мать, ни брат, ни тетки Доминики демонстративно не пришли на эту свадьбу. Не пожелал здесь появиться и василевс, хотя Конрад пригласил его в первую очередь.

Такого пьяного буйства ни Василию, ни Доминике еще не приходилось видеть. Немецкие графы и бароны с поразительной быстротой осушили несколько бочек с греческим вином, выставленных отцом невесты. После чего долго гремели воинственные немецкие песни, отражаясь эхом в высоких дворцовых сводах.

Василий был до такой степени ошарашен постигшими его неожиданными переменами, в особенности сбывающимися пророчествами волховицы, что и на брачном ложе он не посмел прикоснуться к той, что спасла его от ужасной смерти на костре.

– Ты хотя бы проверь, девственница ли я? – улыбнулась Доминика, видя смущение своего супруга и призывно откинув с себя одеяло.

Василий осторожно принялся гладить нагое девичье тело, шепча тихие слова благодарности за его спасение, потом прижался лицом к нежному животу Доминики и замер, будто оцепенел.

Не прошло и минуты, как Доминика почувствовала на своей коже горячие мужские слезы – такие обильные, что это растрогало ее до глубины души. Она стала ласково утешать Василия, поглаживая его растрепанные кудри и согнутую спину.

– Ты много перенес вчера, любимый, – шептала Доминика. – Ложись рядом со мной и постарайся заснуть, а я буду оберегать твой сон.

Василий покорился, как ребенок.

Все пережитое отняло у него так много душевных сил, что, едва смежив веки, он словно провалился в темную яму.

Конрад, проникнувшись к спасенному Василию Буслаеву искренней симпатией, выделил новгородцу и его юной жене место в своих покоях. Рядом были размещены и дружинники Василия, денно и нощно оберегавшие своего вожака.

Во время одной из бесед с Василием Конрад полушутливо заметил:

– У нас в Германии спасенный от смерти становится вассалом своего спасителя. Так что, витязь Василий, отныне ты – мой вассал.

– У нас на Руси не принято забывать благодеяния, поэтому я готов с охотой служить тебе, добрый король, – сказал на это новгородец.

Нельзя сказать, что король Конрад достаточно хорошо разбирался в людях, но в византийцах он все же разбирался неплохо. Может, тому содействовало его родство с василевсом, а может, вынесенное с детских лет предвзятое отношение к ромеям, от которых в те далекие времена никто не ожидал ничего кроме подлости и коварства. Возможно, Конраду не понравились взгляды, какие бросали украдкой на Василия родственники его жены. Король настоятельно советовал Василию поберечься.

Потаня тоже велел Василию держать ухо востро.

Василий всюду ходил в сопровождении нескольких дружинников.

Но отправляясь однажды к Евпраксии, Василий не взял с собой никого. Дело было вечером. Уходя, Василий сказал побратимам, что идет навестить таксиарха Дионисия и скорее всего останется у него ночевать.

Побратимы поворчали, но отпустили Василия одного.

Лишь Потаня подозрительно посмотрел на Василия с многозначительной усмешкой на устах.

Василий надел греческие одежды, чтобы не выделяться на городских улицах, где допоздна шныряют соглядатаи василевса.

На этот раз путь к дому Евпраксии показался Василию очень долгим. Толкнув створку знакомых ворот и сунув монетку привратнику, Василий миновал широкий двор, поднялся по ступеням к заветной двери с кольцом вместо ручки. На стук вышла служанка. Она ахнула при виде Василия, затем схватила его за руку и торопливо повела за собой.

У Василия было такое чувство, будто что-то случилось или вот-вот должно случиться. Он не решался спросить об этом служанку, полагая, что ему это только кажется.

Василий увидел прекрасную матрону лежащей на ложе в комнате, озаренной пламенем трех свечей. На стенах были фресковые картины, изображающие амазонок верхом на длинногривых лошадях; на полу лежали пятнистые леопардовые шкуры. В этом покое ему еще не приходилось бывать.

При виде Василия Евпраксия залилась слезами и бросилась к нему на шею.

Заплакала и служанка, бесшумно скрываясь за дверью.

Василий крепко обнял свою возлюбленную, лишь теперь осознав в полной мере, как она ему дорога.

– О, мой Василий! – прошептала Евпраксия, заглядывая ему в глаза. – Ты тоже плачешь?

– Я знал, что ты переживала за меня, как никто другой, – волнуясь, промолвил Василий, нежно стирая слезы с лица Евпраксии кончиками пальцев. – Каждую ночь в темнице я слышал биение твоего сердца.

– Теперь уже все позади, мой любимый. – Евпраксия постаралась улыбнуться. – Скоро ты покинешь Константинополь. Василевс уже не сможет причинить тебе вред. Только, умоляю, береги себя в битвах с сарацинами!

– Постараюсь, насколько это будет возможно, чтобы не прослыть трусом, – промолвил Василий.

Они обменивались вопросами, не переставая ласкать пальцами лица друг друга, не пряча любящих взглядов. Евпраксия усадила своего возлюбленного на ложе, сама села к нему на колени, как делала это прежде.

– Не могу понять, что заставило Доминику пойти против воли отца и матери, прилюдно согласившись стать моей женой, – признался Василий Евпраксии. – Я чувствую, что Доминика не любит меня. Но и к родителям своим она как будто не питает особой неприязни. Доминика слишком рьяно оказывает внимание королю Конраду и его племяннику Фридриху. Впрочем, меня это не возмущает, даже наоборот. Ведь и я не питаю к Доминике никаких чувств, кроме признательности за спасение.

– Ну и напрасно! – улыбнулась Евпраксия. – Доминика такая очаровательная и столь прекрасно сложена, что многие мужчины заглядываются на нее. Я успела заметить это.

Евпраксия подставила Василию уста для поцелуя.

Разгорячившись страстным слиянием уст, Василий принялся снимать с Евпраксии ее шелковые одежды, обнажив ей плечи и грудь.

– Что это у тебя? – спросил он, увидев круглый странный амулет на цепочке меж пышных грудей матроны. – Зачем тебе это?

– Ах, не обращай внимания!.. – Евпраксия смутилась и сняла с шеи амулет. – Это от сглаза… Мне дали поносить вместо крестика. Всего на несколько дней.