Виктор Поротников - Василий Буслаев

– Поскольку я участвую в сражениях наравне с мужчинами, значит, у меня есть право высказывать напрямик свои суждения в столь высоком собрании, – молвила королева, сидя на троне.

Трон Людовика сгорел во время ночного пожара, поэтому король сидел рядом с супругой на обычном стуле.

– Намереваясь нести бедствие и разорение сельджукам, мы сами между тем терпим бедствия от них, – тем же раздраженным тоном продолжила Элеонора. – Сначала сарацины спалили королевский шатер и почти всю ночь обстреливали наш лагерь из луков, сея смерть и панику. Ныне же враги разграбили наше имущество, угнали в неволю почти всех моих служанок, убили моего лучшего повара. Но даже если бы повар остался жив, проку от него уже не было бы никакого. Проклятые агаряне похитили клетку с цыплятами, утащили все мои острые приправы, бросили в ручей мешки с солью. Кто ответит мне, что теперь делать? Вкушать грубую и пресную пищу я не стану!

Поскольку высокое собрание пребывало в подавленном молчании, Элеонора продолжала говорить:

– Поход только начался, уважаемые сеньоры, но ваша королева, по вашей милости, ныне осталась на хлебе и воде, как в дни Великого поста. Кто из вас отвечал за защиту лагеря? Пусть этот человек выйдет вперед.

Среди графов и баронов произошло какое-то движение, послышались перешептывания.

Слово взял граф Орлеанский:

– Государыня, все рыцари, повинуясь воле короля, участвовали в атаке на сельджуков. Лагерь был оставлен на попечение пехоты.

Теперь зароптали военачальники пеших отрядов. Один из них выступил вперед.

– Не гневайся, государыня, но и мы, исполняя волю короля, сражались с сельджуками в поле и отогнали врага далеко от нашего стана, – с поклоном произнес военачальник.

– Прекрасно! – с недоброй улыбкой сказала королева. – Все сражались, все вели себя храбро, все выполняли повеления короля! Тогда скажи мне, дорогой супруг, кому из вассалов ты поручил охрану лагеря и свою казну? – Элеонора обратила свой взор к Людовику.

Людовик завздыхал, как провинившийся мальчишка, виновато зачмокал толстыми губами, не смея взглянуть на свою властную жену.

– Лагерь и обоз, как всегда, должны были охранять лагерные стражи, – промолвил король, – а моя казна была оставлена на попечение шотландских наемников. К сожалению, они все перебиты сарацинами…

– Конечно, перебиты, ведь шотландцев было всего-то двадцать человек! – гневно произнесла королева. – Похоже, только шотландцы и сражались с сарацинами, в то время как лагерная стража разбегалась кто куда!

– Среди лагерных стражников тоже много убитых… – несмело возразил король.

– Убитых в бегстве! – бесцеремонно перебила его королева. – Тела сраженных стражников валяются в поле, а не в лагере среди шатров и повозок.

– Это война, сударыня, – слегка повысил голос Людовик, – и потери на войне неизбежны.

– Я знаю, что мы не на охоте в окрестностях Парижа, мой дорогой, – язвительно промолвила Элеонора. – Как знаю и то, что ты – бездарный полководец. Сегодняшние события лишний раз уверили меня в этом!

– Я вернулся с победой! – краснея, воскликнул уязвленный Людовик.

– Ты вернулся с победой в свой лагерь, разграбленный врагом! – выкрикнула Элеонора прямо в лицо мужу. – Ты лишился казны и съестных припасов! И это, по-твоему, победа?! Как я была недальновидна, полагая, что наше войско может уподобиться непобедимой небесной рати архангела Михаила. Теперь-то я понимаю, что герцог Швабский был прав, нам нужно добраться до Антиохии, сохранив войско. Может, у короля иерусалимского имеются достойные полководцы, которые, побеждая врага в сражении, не теряют при этом свой обоз.

– Я возьму штурмом Дорилей, моя бесценная, и у тебя опять будут жареные цыплята к столу и изобилие приправ, – сказал Людовик, просительно взирая на жену. – Потерпи, завтра наше войско подступит к Дорилею.

– Ты полагаешь, что сарацины так просто уступят тебе Дорилей? – усмехнулась Элеонора, глянув на Людовика. Она тут же громко обратилась к Фридриху Швабскому: – Любезный герцог, ты имел возможность видеть стены Дорилея. В каком они состоянии? Сможет ли наше войско взять Дорилей с ходу, без длительной осады?

– Думаю, государыня, что без осады не обойтись, – выступив вперед, ответил Фридрих. – Стены и башни Дорилея в хорошем состоянии, рвы перед стенами глубоки и наполнены водой.

– Значит, нам потребуются осадные машины? – спросила королева.

– Потребуются, государыня, – сказал Фридрих.

Людовик нервно заерзал на стуле, кусая свои толстые губы.

По лицам его вассалов тоже было видно, что они недовольны речью королевы и ответами герцога Швабского.

– У меня есть все основания больше доверять словам герцога Швабского, нежели твоим обещаниям, мой король, – проговорила Элеонора так, чтобы это услышали все присутствующие. – А посему нашему войску надлежит немедленно повернуть обратно, чтобы добраться до Антиохии через владения византийцев и Армянскую Киликию.

– Что я слышу, дорогая?! – возмутился Людовик. – Ты предлагаешь мне отступать перед сарацинами! Сударыня, это неприемлемо. Пока я не побежден в битве, назад я не поверну.

– А я поверну назад, мой дорогой, – ввернула Элеонора. – Мне, как женщине, простительны слабости. Я не могу обойтись ни дня без жареных цыплят с острыми приправами. Осада Дорилея может продлиться Бог весть сколько, и все это время мне придется питаться, как простолюдинке. Не бывать этому! Можешь двигаться дальше к Дорилею, мой милый. Путь назад я знаю. Герцог Швабский и его рыцари составят мне компанию. Герцог, ты же не откажешь мне в этой любезности?

– Посчитаю за честь сопровождать королеву Франции, – склонив голову, ответил Фридрих.

Толстые губы Людовика задрожали от еле сдерживаемого гнева.

– Это неслыханно, сударыня! – воскликнул он. – Фридрих, ты нужен мне здесь. Королева слишком раздражена, не следует воспринимать ее слова всерьез.

– Герцог, я твердо решила вернуться к побережью, – упрямо вставила Элеонора.

Глаза ее горели холодным гневом.

– Фридрих, я приказываю тебе остаться со мной! – взвизгнул Людовик.

В шатре повисла гнетущая тишина.

– К сожалению, государь, приказывать мне может лишь мой сюзерен, то есть король германский, – мягко возразил герцог Швабский. – И поэтому…

– Ошибаешься, дорогой герцог, – раздался самоуверенный голос аббата Бернара. – Над всеми христианскими государями есть один сюзерен, представляющий в миру Всевышнего, – это папа римский. Власть папы римского выше власти короля Конрада. Я, как представитель апостольского престола, приказываю тебе остаться с королем Людовиком.

– Ты тоже против меня, преподобный отец? – повернулась к аббату Элеонора.