Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

— Дунай! — Девушка подхлестнула коня. — Успеешь отдохнуть! Скорей в воду, скорей бы на землю славинов — и я спасена!

Медленно ширился горизонт, туман уходил ввысь, впереди вырастали холмы, а выше горы и темные леса. Зеленоватая лента камыша и тростника приближалась. Любиница встала в седле, чтоб за травой разглядеть речную гладь. Но ничего не увидела — мала, видно, ростом. То и дело она озиралась — нет ли погони. Никого. Чей же вопль она слышала и что за всадник был там, на равнине?

— Наверное, пастух собирал стадо! И чего я убежала? Даже сумку бросила! Паршивого пастуха испугалась. Уж лучше пусть лисицы сумку найдут, прежде чем он набредет на нее!

Она вслух принялась ругать себя и пастуха. Потом выхватила из ножен острый нож и рассекла им воздух.

— Одного встретить я не боюсь! Удар — и он на земле!

Она снова взмахнула ножом, словно вонзая его в грудь врага, потом вложила в ножны. Камыш был совсем рядом.

— Должно быть, русло глубокое, раз воды не видно!

Это встревожило ее, и она вновь хлестнула коня.

А доскакав до камыша, пришла в такое отчаяние, какое, наверное, овладевает утопающим, потерявшим последнюю надежду на спасение. Русло было широкое, но высохшее, с лужами, затянутыми отвратительной зеленой ряской. У девушки закружилась голова, она едва не выпала из седла. Силы, что поддерживались и питались одной надеждой, оставили ее.

— Приди, о Морана, ибо я погибла!

Ноги ее дрожали, она вынула их из стремян и, усталая, уничтоженная, сползла с седла на землю. Легла на траву, вспомнила о доме, об отце, о брате, о суженом, горло перехватило, и хлынули слезы, она корчилась в рыданиях, как корчится в пыли жалкий червь, раздавленный, смятый в последней схватке со смертью. Предавшись горю, Любиница позабыла даже о коне, который пробирался сквозь тростник в поисках воды. Теперь она стала раскаиваться в том, что покинула лагерь гуннов. Надо было дожидаться Истока и Радо. Ведь они отличные воины, к тому же славины любят ее и, уж конечно, постараются спасти, поднявшись на гуннов всем племенем. И вот они придут, а ее нет, она умрет посреди степи, а может, и в лесу от голода. Любиница снова зарыдала и упала лицом на влажную, покрытую росой землю.

Когда она выплакалась, спокойствие и мужество медленно стали возвращаться к ней. Тяжкая истома пала на веки. Она поднялась было, но колени подогнулись, и она опять легла на землю, подложила под голову шапку, прикрыла лицо волосами и уснула.

Прошло немало времени, пока она, вздрогнув, не проснулась. Села, откинула волосы с лица. Солнце пылало высоко в небе. Облака разошлись, роса высохла. Жаркие лучи высушили мокрую одежду, сон успокоил кровь, она ощутила в жилах новую силу, в сердце снова проснулась надежда. Конь спокойно пасся поблизости. Она окликнула его, и он тут же подошел, нагнул голову и прижался к ее шее горячими ноздрями. Девушка обняла его морду.

— Ведь ты спасешь меня, правда? Уж как я стану холить тебя дома! Золотой пшеницей кормить буду, как голубка.

Девушка поднялась на ноги. Хотелось пить, и она пошла по тропинке, протоптанной лошадью, к старице, опустилась там на корточки возле лужи, отвела рукой зеленую ряску и напилась. Потом вернулась обратно и взнуздала коня.

Куда теперь? Позади — равнина, впереди — горы и леса. Как они похожи на славинские чащи! А что, если Аланка ее обманула? Любиница не помнила, переправлялся ли похитивший ее гунн через реку или нет. Может быть, лагерь на левом берегу? Может быть, она недалеко от града? — так размышляла девушка, сидя на коне, который беспокойно рыл землю копытом и словно просил: «Гони! Я уже отдохнул!»

После долгих раздумий она решила ехать к лесу. Там, возможно, встретится фракийское или аланское поселение. Голод заставлял ее искать людей, надо было поесть и узнать, где дорога к славинам.

«А если я попаду в рабство? Пусть! Лучше рабство, чем жизнь у Тунюша. Ведь наступит день, когда славины придут сюда на равнину и спасут меня».

Она пустила коня к холмам и вскоре оказалась в тени старых дубов. Земля была усыпана зрелыми желудями. Белкой выпрыгнула она из седла и принялась лущить желуди, утолять голод. Вспомнилось, как часто в детстве они с Истоком собирали желуди в лесу, когда пасли овец. Она набрала желудей, насыпала их в рубашку вокруг пояса. Потом снова села на коня и отправилась дальше, грызя по пути жирные ядрышки.

В полдень она выехала на обширную поляну. Откуда-то доносилось мычание скотины. Словно из могилы шел этот звук, глухо отражаясь в лесу.

«Люди!»

Девушка вытащила нож и спрятала его за пояс. Развязала веревку у седла, спутала ноги коню, другой конец привязала к дубу. Потом осторожно вышла из лесу и пошла туда, откуда слышалось мычание. Скоро она увидела дым костра, возле него сидели одни дети, и она храбро пошла прямо к ним. Смуглые, опаленные солнцем, голые ребятишки, заметив ее, с криком побежали к лесу.

Любиница уловила аромат печеной репы. Одним прыжком подскочила она к огню, схватила, сколько могла унести, и бросилась назад. Спустя мгновенье она была уже в седле и мчалась во весь опор: показаться людям на глаза с украденной репой у нее не хватило смелости. До самого вечера ей никто не встретился. Никто не преследовал ее. Тогда она стала искать подходящее место для ночлега. Коня пустила пастись, а сама, поужинав печеной репой и желудями, безмятежно улеглась под деревом на мох, как истинное дитя природы, и принялась размышлять о своей судьбе.

Но едва замигали звезды, раздался страшный вой. Конь тревожно заржал. Любиница проворно вскочила и прислушалась. Зашуршали листья в лесу, снова завыли голодные глотки.

«Волки»!

Она подскочила к дереву, ухватилась за нижнюю ветку и полезла вверх по стволу. Звери были уже совсем рядом, конь почувствовал опасность и, храпя, помчался по поляне. Шум в лесу все нарастал. Стая голодных волков почуяла лошадь. Звери высыпали из леса. До Любиницы донесся конский топот и ржанье, кровь застыла в ее жилах.

— Боги, спасите, боги всемогущие, помогите!

Лес огласился воем, визгом и ревом зверей. Волки настигли коня. Любиница крепко обняла дубовый ствол и заплакала в горьком сознании того, что она лишилась единственного своего защитника и спасителя. Она различила глухой звук падающего на землю тела, затем завыл волк — и все стихло. Лишь урчанье, взвизгиванье и грызня волков нарушали тишину ночи. Любиница решила дожидаться зари на дереве. Обвив руками ствол, она прикрыла лицо своими длинными волосами и так провела ночь, подобно перепуганной птице, спрятавшей голову под крыло. Утром она слезла с дерева. Как капля в море, как песчаное зернышко в пустыне, как бабочка в безбрежной степи, стояла в лесу одинокая девушка, отчаявшаяся, обездоленная. Лишь одно утешение осталось у нее — острый нож за поясом. Она решила идти наугад — авось набредет на поселение, где можно будет отдаться в рабство и тем сохранить себе жизнь.