Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

— Сварун хочет, чтоб всем заправляли славины, — негодовали анты.

— Не бывать тому!

— Как он смеет приказывать свободным мужам!

— Мы ему не слуги!

— Надо сказать воинам!

— Никто не пойдет с ним, напрасно старается! Славины бранили антов:

— Баламуты!

— Им бы только свару заварить.

— Пусть их ведут в Византию крутить царские мельницы [34] В Византии VI в. были уже известны водяные мельницы, однако употреблялись еще и ручные, приводившиеся в движение рабами или животными (к примеру, ослами). !

— К бабам пусть идут, те им спины погреют, коли они так зимы боятся.

— Далась им зима! Волк он и есть волк!

Опечаленный Сварун остался один. К нему подошел Исток.

— Печально твое лицо, отец, — сказал он. — Что решено на совете, почему грустишь?

— Исток, сын мой, запомни: не видать счастья славинам, пока не будет у них согласия. Облака затянут солнце их свободы, и такие густые, что не пробиться сквозь них лучу радости.

— Когда я буду старейшиной, отец, я постараюсь научить их воевать. Мы должны учиться у врага, иначе нас будут бить.

— Я скоро умру, Исток; дыхание Мораны уже близко. И умру без надежды. Только бы уйти мне свободным к праотцам!

Голова старика поникла. Исток не посмел нарушить его великую печаль.

В тот день среди воинов было мною споров и толков. Обсуждали слова старейшин, одних хвалили, других ругали. Анты склонялись к возвращению домой, славины высказывались за поход на юг.

Внезапно распри утихли. На востоке у Дуная показались всадники. Воины схватились за оружие. Девушек и раненых быстро переправили через мост, на случай битвы. Исток, забыв о боли, собрал лучших стрелков и расставил их таким образом, чтобы они осыпали стрелами фланги конницы.

Но чем ближе подъезжали всадники, тем яснее становилось, что это не византийцы. Не сверкали их доспехи, да и скакали они беспорядочной толпой.

— Гунны! Гунны! — пронесся над лагерем громкий клич.

Опустив оружие, все с любопытством ждали их приближения.

Впереди мчался вождь гуннов Тунюш. Под ним был худой и стройный конь — тонконогий, с гибкими и крепкими, словно воловьи жилы, мускулами. Гунн полагал, что приехал в византийский лагерь, поэтому очень удивился, увидев войско славинов.

В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.

Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди — тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.

— Ты самый великий герой, Сварун, ибо ты победил Хильбудия. Самый великий в мире, так говорит тебе Тунюш, потомок Эрнака, сын Аттилы.

— Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!

Тунюш спешился.

— В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, — сказал он и захохотал.

— Управда — могучий государь, разве ты не боишься его?

— Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знакомы меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: «О царь, варвары подходят!», как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: «Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!»

— Не верю! Управде служил Хильбудий! Это демон! У кого такие воины, тот может спокойно сидеть на золотом троне!

— Хильбудий был один! Теперь путь в страну свободен. Можешь идти до самой столицы, коли есть охота!

— Эх, я-то пошел бы, да вот анты, анты…

Глаза Тунюша вспыхнули.

— Позволь моим людям переночевать в лагере. Завтра мы поедем дальше.

— Вы — наши гости. Что наше — то ваше.

Гунны смешались со славинами. Тунюш приветствовал славинов, а потом не спеша перешел к антам и лег среди их старейшин.

Между тем в душе Истока зрело дерзкое решение.

Он разыскал Радована.

Тот сидел в сторонке за кустом и связывал оборванные струны лютни. Старик был мрачен и зол. Когда Исток подошел к нему, он исподлобья взглянул на него и продолжал заниматься своим делом.

— Ты один, Радован? Певец, а прячешься под кустом!

Радован не ответил ни слова. Лишь резанул его острым взглядом из-под нахмуренных бровей.

— Что не в духе, Радован? Или лишнего хлебнул?

Старик посмотрел на него в ярости.

Но Исток спокойно подсел к нему, помолчал, а потом сказал:

— Не сердись, дядюшка, я хочу расспросить тебя о важных делах!

— Спрашивай!

— Ты идешь в Константинополь?

— Да, в Константинополь! Я не могу жить среди таких дикарей. Все струны мне порвали, вурдалак их заешь!

— Возьми меня с собой?

— Сын Сварунов, не дело ты задумал! Тебе, сыну вождя, — дома сидеть, а мне, певцу, — по белу свету бродить.

— И все-таки я пойду с тобой. Я хочу идти, мне надо идти!

— Византиец лишил тебя разума. Не болтай попусту! Сиди дома, не убивай отца своего. Подумай, ведь ты у него теперь единственный сын.

— Потому мне и надо в Константинополь.

— Шетек [35] Шетек — по более поздним, распространенным у некоторых славянских племен, представлениям — божество домашнего очага (домовой — у восточных славян IX–X вв.). поймал тебя в свой капкан и помутил тебе разум. Я скажу отцу, чтоб он нарезал прутьев и вразумил тебя.

— Дядюшка, смилуйся, возьми меня с собой. Я умею петь. Я хорошо пою!

— Глупец что вода — знай себе прет вперед. Растолкуй мне, какая надобность толкает тебя в Константинополь?

— Хочу научиться воевать по-византийски!

Радован разинул рот и долго смотрел на юношу широко раскрытыми глазами, держа в руках концы оборванной струны.

— Воевать по-византийски! Но ты умеешь воевать по-своему. И только что доказал это, мне отроки рассказывали.

— Византийцы воюют лучше. И я хочу у них поучиться.

Радован размышлял, связывая струны.

— Ничего не скажешь, придумал ты неплохо. Сам царь обрадовался бы такому воину. Но знай, там варваров первыми посылают в бой, и они редко возвращаются живыми.

— Перун станет хранить меня.

— Хорошо! Ты славный юноша, кто знает, может, тебя и ждет счастье. Я возьму тебя с собой, но как только мы выйдем в путь — ты мой сын. Понял?

— Понял, любезный отец!

— Тунюш тебя видел?

— Нет!

— И не должен! Тунюш — хитрая лиса. Он едет в Константинополь, чтобы там продать нас Управде за рваную конскую сбрую. Потому-то я от него и спрятался. О своем замысле — никому ни слова.