Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

— Пусть смилуются над тобой боги. Я прощаю тебе непотребные слова! Вы победили? Где Исток?

— Победили! Смотри, мы завалили ров трупами.

Радован посмотрел на груду трупов и вздохнул:

— О Морана! Где же Исток?

— Отдыхает.

— Он отдыхает, а я страдаю.

Ворча и досадуя, старик пошел искать Истока.

У костра он увидел пустые мехи, вывернутые мешки, землю, облитую вином.

— Обжоры! — завопил он и ударил ногой спящего солдата. Тот мгновенно проснулся, вскочил на ноги и в радостном похмелье закричал:

— Ха, Радован! Что с тобой?

Все проснулись. Из шатра офицера вышел Исток. Спал он плохо, рана на ноге горела огнем.

— Обжоры, все выпили! Жадюги!

— Но мы заслужили, отец! — подшучивал Исток.

— Заслужили? Словно я не заслужил в десять раз больше!

— Ты убежал, а мы дрались, и крепко дрались.

— Тебе, может быть, и кажется, что я убежал с позором, а на самом деле мой побег принес пользу.

— Пользу? У тебя, наверное, волки коня сожрали?

— Верно. Только эти волки особые.

— Особые? Какие же? Уж не по шесть ли у них ног?

Молодой воин подмигнул своему соседу, удачно поддевшему сердитого Радована.

— Брехун! Ты проблеял такую глупость, что тебе в пору надеть торбу на морду. Однако ты угадал. У этих волков было по шесть ног.

— Ха, ха, ха, — закатились все вокруг веселым смехом, требуя, чтоб Радован рассказал о волчьем ужине.

Старик помолчал. Сердитые брови его встали торчком, левой рукой он сжал бороду, потом свирепо посмотрел на солдат и выкрикнул, вложив в крик всю свою ярость и страх:

— Тунюш!

Солдаты онемели, Исток подошел к нему поближе и, весь дрожа от нетерпения, переспросил:

— Тунюш?

— Он самый! Нигде не скроешься от козлобородого! Стоит мне уснуть, я вижу его во сне, стоит мне уехать, он вьется у моих ног, как голодный пес перед хозяином. Словно за семь морей вынюхивает меня своим кабаньим рылом! И всегда он мне попадается, когда я безоружен!

— Не трать слов попусту, Радован! Говори, где ты его видел, где он! Мы немедля отправимся за ним!

— Поздно! Если б вы послушались меня вчера вечером, сидеть бы сегодня Тунюшу на колу. А это многим было бы на руку.

— Отец, сейчас тоже не поздно. Скорей на коней и за ним!

Солдаты, пылая жаждой боя, затягивали ремни.

— Поздно, говорю я вам. У вола только одна шкура, запомните это. Если б вы послушались меня, может быть, вчера вы содрали бы две: и Тунюша бы взяли, и крепость.

Лицо Истока стало серьезным. Тоном начальника, не терпящим возражений, он потребовал от старика:

— Не теряй времени! Отвечай, о чем я тебя спрашиваю!

Радован раскрыл было рот, чтоб засмеяться, но выражение лица Истока испугало его, и он поперхнулся.

— Ехал я вчера перед заходом солнца вон туда, — показал он рукой. — Конь щипал траву по пути, а я кивал головой в седле и сочинял хорошую песню. И в конце концов я, видимо, заснул. Не могу похвастаться, что я люблю ездить верхом; но уж если я оказался в седле, то мы с конем — словно одно тело. Вдруг мой вороной заржал; открываю глаза, смотрю, и желчь разлилась у меня по жилам — враз все вокруг зеленым стало. Потому что посмотрел я прямо в лицо… Тунюшу. Он сидел у костра, и с ним было пять-шесть гуннов. Кони их паслись рядом, потому мой-то и заржал. Меня злоба охватила, так бы и прыгнул с седла на Тунюша. Но опять же ни ножа, ни меча, ни кинжала за поясом. Только злоба да мужество спасли меня. Гунны вскочили, взлетели на коней и в погоню за моей лошадкой, которая понесла, — должно быть, морды Тунюша испугалась. Было так темно, что они, видно, не различили, на коне был кто или нет. И загремело-загудело по степи, а я на пузе через папоротник, да в кусты. До зари просидел в кустах — ни жив ни мертв, а гунны все не возвращались. Может быть, до сих пор меня ловят. Но я-то перехитрил их, и конь мой их перехитрил; потому что мудрость его осенила с тех пор, как я стал на нем ездить.

— В путь! — коротко приказал Исток.

Никто уже не слушал старика, который сердито жаловался на голод и жажду. Ему самому пришлось заботиться о еде и питье.

Прошло два часа.

Из крепости на низкорослых фракийских лошадках выехали славины. За ними следовала длинная вереница нагруженных лошадей. Исток велел опустошить весь лагерь. На коней навьючили оружие, а его оказалось в избытке: доспехи, шлемы, копья, дротики, мечи, стрелы и луки, пращи и свинцовые желуди. Около пятидесяти лошадей нагрузили так, что они изнемогали под тяжестью вьюков. Захватили с собой и нескольких волов, их нагрузили зерном, чтоб не отягощать лошадей. Когда последний вьюк прошел ворота, Исток швырнул головню в охапку сена и умчался. Вскоре повалил густой дым — взметнулись к небу языки пламени, крепость полыхала.

Двух старых воинов и трех раненых Исток отрядил охранять обоз, считая, что погоня им уже не угрожает. А сам с остальными солдатами решил идти на поиски Тунюша.

— Радован, оставайся с добычей! Смотри, на волах полные мехи висят.

— Не скажу, что вино сейчас повредило бы мне. Но раз ты идешь на Тунюша, я пойду с тобой. Не оставаться же без доли при гибели коровьего хвоста!

— Слава, слава! — воплями приветствовали воины решение Радована.

— Но ты без оружия, отец!

— Хитрость стоит десяти мечей!

— Тогда вперед!

Исток дал шпоры коню, пыль взвилась над дорогой, обоз остался позади.

Мягкая трава горела в свете заходящего солнца. Славины прочесали обширные пространства справа и слева от дороги, следуя за копытами гуннских коней. Но следы смешивались, уходя то на север, то на юг.

— Ушел, пес! — бормотал Радован, усталый и потный. Исток послал пятерых воинов навстречу обозу, а сам стал выбирать место для ночлега. Привлекла его густая дубовая роща. Он направился к опушке. Всадники уже опустили поводья на шеи усталых коней. Все молчали; усталость и сон сморили людей. Лишь один Радован что-то напевал, покачивая головой. Четыре баклажки подвесил он к седлу, когда они выступали из крепости. Теперь они болтались пустыми — потому-то старик и позабыл об усталости.

— Здесь, — произнес Исток. — Солнце тут не сожгло траву, коням найдется что пощипать. Дрова есть, можно зажарить вола.

Воины уже вынимали ноги из стремян, кое-кто даже соскочил на землю. И в этот момент раздался такой страшный крик Радована, что у людей кровь застыла в жилах:

— Бей, Исток, бей Тунюша!

За стволами деревьев мелькнул багряный плащ.

Словно мех с вином, Радован плюхнулся с седла в траву, в руке Истока сверкнул меч, зазвенели ножны.

Конь Тунюша застыл как вкопанный. Конь Истока встал на дыбы и захрапел.

Два взгляда скрестились.

— Умри! — крикнул Исток, направляя своего коня на гунна. Но конь гунна отскочил, как кошка, меч полоснул воздух; прежде чем Исток повернул коня, Тунюш уже сидел в седле лицом к хвосту и уходил с воплем: