Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

Рустик сам взялся за вожжи. Пыль взвилась под копытами горячих коней, и повозка исчезла на дороге в Фессалонику.

Флавий плыл на всех парусах, с варварской жестокостью подгоняя гребцов, однако его возвращение в Константинополь неожиданно затянулось. Сначала поднялся сильный восточный ветер, заставивший императорский парусник спустить паруса. Оставили лишь один парус, который еле сдерживал яростный напор ветра, мачта скрипела и гнулась. Корабль шел на юг. Возле острова Лемноса ночью пришлось пристать к берегу. Гребцы взбунтовались, отказываясь грести. Потом на горизонте заметили темную полосу. Близилась буря. Плыть ей навстречу означало идти на верную гибель.

Рустик довольно ухмылялся, видя по пути, как гнутся оливы и тополя под порывами ветра. Сопровождавшие его солдаты изнемогали на взмыленных лошадях. Они вопросительно переглядывались, недоумевая, что произошло с префектом, почему он гонит, словно обезумев. С нетерпением ждали они захода солнца. Но надежды их были напрасны. Лишь два часа отдыха дал им молчаливый Рустик. А затем они снова помчались в ночь. На третье утро перед ними открылась Пропонтида. На берегу сверкали позолоченные кровли императорского дворца. Еще до наступления полудня они миновали Адрианопольские ворота и вступили в город. Люди на улицах останавливались, гладя им вслед, убежденные в том, что эти всадники прибыли с печальными известиями о нашествии варваров. Кони их были измождены, покрыты слоем пыли, а одежда так пропиталась потом и грязью, что невозможно было определить, в доспехах ли они или в одних туниках из серого грязного полотна.

Рустик направился прямо во дворец. В караульном помещении у офицера он умылся и умастил волосы. Рабы почистили ему одежду. Узнав, что парусник не возвращался, он повеселел и поспешил доложить о своем прибытии императорскому силенциарию, прося, чтобы его допустили к Управде.

Тут же вышел к нему магистр эквитум Асбад. И хотя оба они служили в коннице и носили высокие звания, Асбад недвусмысленно дал понять, что он — всемогущий и влиятельный командир палатинцев, в то время как префект, по существу, повелевает варварами, мужиками. С безмерным высокомерием и надменностью он приветствовал Рустика и сообщил, что в течение ближайших нескольких дней видеть императора невозможно. Днем и ночью его одолевают заботы в связи с войной в Италии, и, кроме Велисария и Мунда, никто не имеет к нему доступа. Но префект может рассказать о своем деле ему, Асбаду. Если оно не терпит отлагательств, силенциарий письменно известит об этом Управду.

— До земли склоняется недостойный раб перед мудростью святого, великого деспота и не дерзает даже на мгновение помешать тому, кому повинуются земля и море. Я хотел бы сообщить о беглеце Эпафродите.

Услыхав это имя, Асбад позабыл о своем высокомерии. Он взял префекта под руку, лицо его вспыхнуло, губы задрожали. Рустик изумился столь резкой перемене в обращении.

— Небо послало мне тебя, мой старый друг! Идем! Дело бунтаря и обманщика Эпафродита доверено мне!

Асбад тут же велел принести двухместные носилки. Рабы доставили вельмож через форум в чудесный таблиний [119] Таблиний — у древних римлян, а также в Византии соединенное с атриумом помещение, служившее обычно столовой. Асбада.

— Изволь, sublimus magnificentia.

Префект опустился в низкое кресло с бархатной подушкой.

Две прекрасные гречанки подали фрукты и сосуд с вином.

Рустик онемел, не сводя взгляда с девушек. Поцеловав руку Асбада, они исчезли, ступая по мозаике, словно окутанные вуалью богини, избегающие человеческого взора.

— Excellens eminentia tua использует богинь вместо служанок!

— Не удивляйся! Тебе это в диковинку. Ты приехал из Топера. А для нас это будни. Многая лета, славных побед тебе, префект и начальник фракийского легиона!

Асбад выпил лесбосского вина за здоровье Рустика.

— Ну, а теперь рассказывай об Эпафродите! Да будет милостив к нему сатана!

— Милостив он к нему или нет, не знаю! Но они уже встретились в Аиде.

— Эпафродит мертв?! Говори! Аду не выдумать таких мучений, какие мы избрали бы для него, попадись он нам в руки!

— Напрасны ваши усилия! Эпафродит разгуливает с дельфинами в топерской пристани. Я сам видел, как он погружался в море вместе со своим прекрасным кораблем.

— Значит, это правда! Он писал о своем намерении, да мы не поверили. Проклятая лиса! Пронюхал, что его ждет, и предпочел сам отправиться к Люциферу. А где парусник, который за ним погнался? Флавий не имеет себе равных в глазах придворных дам. А каков он на море, я не знаю. Вероятно, способен погубить корабль.

— Центурион Флавий уже побывал в Топере!

— Побывал? Значит, он обо всем уже знает. Клянусь Венерой, августа наградит центуриона, а дамы наперебой примутся целовать его. Везет же дураку!

— Скажи, а могу я сообщить обо всем императору, прежде чем вернется Флавий? Ты не представляешь, как я мчался, чтоб обогнать его посуху!

— Это не причина, чтобы попасть к деспоту. Он слишком погружен сейчас в воинские заботы. Поэтому все дело он передал святой императрице.

— Святой императрице? — удивился префект.

Асбад встал, опустил занавес у входа в таблиний и внимательно осмотрел все углы. Потом придвинулся вплотную к Рустику.

— Рустик, — начал он шепотом, — ты командир и префект, следовательно, мужчина! Сейчас мы с тобой sub rosa… [120] Доверительно ( лат .).

Он поднял указательный палец, на котором сверкал большой перстень, к потолку, откуда свисал светильник в виде розы.

Префект также поднял палец к потолку, потом прижал его к губам и повторил:

— Sub rosa!

— Тебе, верно, неведома история Эпафродита. Слушай! Благодаря игре случая среди палатинцев оказался один варвар, славин Исток. Он поселился не в казарме, а у этого грека, который полюбил парня, как сына. Почему, об этом Константинополь умалчивает. Но говорю тебе, это был такой солдат, какого не видать ни Мунду, ни Велисарию. Красив — сразу очаровал всех дам, лучник — которому нет равного, наездник — что твой кентавр, умен — как философ эллинской школы. И Феодора полюбила его со всей страстью, на какую способна. Но варвар оттолкнул императрицу, влюбившись в ее придворную даму. Теперь ты все знаешь. Исток попал в каземат, Эпафродит его вызволил. Славин ушел за Дунай и, самое главное, увез с собой свою даму, которую я сам страстно люблю. Ах, если б ты видел Ирину!

Асбад прижал руку к сердцу, забившемуся при одном звуке этого имени.

— Ирину? — переспросил Рустик, не сводя глаз с Асбада, нервно кусавшего губы. — Так не моя ли это племянница?

— Ирина — твоя племянница? Рустик, возьми меня за руку и ущипни. Как мне это не пришло в голову! Ведь я же знал об этом. Прости, что я рассказал тебе о позоре твоей племянницы. Поверь, я прошел через подлинный ад, пока в сердце моем боролись ненависть и любовь.