Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

— Это величайший и важнейший из всех вопросов, Моргана. И то, что ты с такой ясностью постигаешь его в самом начале обучения, уже преисполняет меня гордостью за подобную ученицу. Мы будем изучать два высших проявления рассудка — знание и выбор, в их взаимосвязи и порой в противоречии. Но сейчас слишком рано. Тебе предстоит многое узнать.

— Хорошо, Мерлин. Но одно то, что ты предназначил для нас — для Артура и для меня — разное обучение, желая преподать ему закон людей, а мне закон вещей, уже содержит в себе частичный ответ на это великий вопрос…

Мерлин опустился на одно колено, чтобы его лицо оказалось вровень с лицом девочки. Он вглядывался в изумительные зеленые глаза, в которых, казалось, читал поразительные для столь юного и хрупкого существа ум и волю, но также тревогу и даже страх.

— Я уже знаю, что в тебе заключена часть меня самого, Моргана. Несомненно, ты — идеальная ученица, о которой наставник может лишь мечтать. Возможно, ты — дитя моего духа. Любимое дитя моего духа…

— Возложив твою руку себе на голову, — сказала она, — я приняла решение. Ты будешь для меня важнее отца, настоящего отца, который умер, и короля, который удочерил меня. Важнее даже моей матери Игрейны. Ибо жажда познания, которую, как я сказала, тебе не утолить, это еще и жажда любви. Сможешь ли ты утолить эту жажду? Я одинока в мире, который не понимаю, и я пришла к тебе, чтобы ты исцелил меня от невежества и одиночества. Ты можешь это сделать, Мерлин?

Мерлин нежно поцеловал ее в лоб.

— Значит, — сказал он, — даже в тебе чувство и разум с самого начала нерасторжимы. Как видишь, чем сложнее мотивы, тем труднее отыскать закон, будь то закон людей или вещей.

И тогда Моргана впервые улыбнулась.

Мерлин сказал Моргане:

— Заниматься мы будем несколькими ключевыми вопросами, ответ на которые следует искать в соответствующих отраслях познания. И первый вопрос таков: лежит ли в основе любой науки наблюдение или то, что мы познаем при помощи чувств, или же абстрактное рассуждение и его логический инструмент — математические науки, согласно не вполне точному определению Аристотеля. Греки считали математику высшей отраслью познания, и мы должны будем изучить такие сочинения, как «Начала» Еквклида и «Арифметику» Диофана — двух мыслителей из Александрии, равно как «Исчисление песчинок» Архимеда из Сиракуз и его трактаты о круге, сфере и цилиндре, трактат «О конусах» Аполлония из Перги… если ограничиться пока лишь самыми главными трудами. Что же касается основ науки, о них рассуждали не только афиняне Платон и Аристотель, но и пифагорейцы, а также Гераклит из Эфеса, Парменид из Элеи, Эмпедокл из Агригента и Анаксагор из Клазимен. Второй вопрос: состоит ли материя из четырех элементов — воды, земли, воздуха и огня, как представлялось это большинству философов; или же состоит она из вечных, неделимых и взаимозаменяемых частиц, или атомов, как утверждали Левкипп из Милета и Демокрит из Абдеры, а вслед за ними Эпикур из Самоса и его ученики, среди которых наиболее знаменит римлянин Лукреций; или, согласно выдвинутой Платоном доктрине, состоит она из изначальных геометрических фигур, образующих четыре простых тела и все сложные тела, чье родство определяется, таким образом, не химией, а математикой. Следовательно, мы должны рассмотреть, как тела создаются и обретают форму, преображаются, распадаются и движутся — последнее породило долгий спор о среде и пустоте, в котором главную роль играли Аристотель и Демокрит. Ведающие этим отрасли познания суть физика и механика. Мы рассмотрим также особенности живой материи, чем занимаются биология и медицина, где особую славу снискал Гиппократ со своими учениками, а также Гален. Третий вопрос: являет ли собой Земля неподвижный центр Вселенной. Эту теорию защищали все философы, за исключением двоих: Аристарх из Самоса утверждал, что Земля вращается одновременно вокруг собственной оси и вокруг Солнца, подобно всем прочим планетам, и после него этот тезис поддержал его единственный и дальний ученик — халдей Селевк. Системой мира — как геоцентрической, так и гелиоцентрической — ведает астрономия, которая идеально подходит для применения математических методов. В лагере сторонников геоцентризма мы уделим главное внимание Платону и его системе сфер, Эвдоксу из Книда и Аристотелю, теории о вращении вокруг оси, занимающей особое место в общей концепции геоцентризма и выдвинутой Гераклидом из Понта, моделям эпициклов и эксцентров, предложенным Аполлонием из Перги, Гиппархом из Никеи и Птолемеем из Александрии, которые, следуя идеям Платона, пытались объяснить внешне беспорядочное блуждание планет и объяснить эту аномалию, преобразовав посредством математического расчета такое перемещение, обусловленное задержками, остановками и ускорением, в единственное допустимое равномерное движение по кругу. Система мира включает в себя также описание Земли, или географию, и мы познакомимся с трудами Птолемея, равно как с картами Эратосфена из Кирены, который опирается на систему параллелей и меридианов. Он же определил размеры Земли посредством столь же прекрасного, сколь простого математического метода. Четвертый вопрос: определяется ли ход вещей вмешательством Бога или богов, кто стоит у истоков творения и влияет на происходящее в мире события? И лежит ли в основе всего идея — универсальная идея, как утверждает Платон? Подчинено ли все конечной цели, расположенной на единственной в своем роде лестнице, которая начинается с бесконечно малого и восходит к Богу, — подобный порядок и иерархия, предложенные Аристотелем, идеально согласуются с космологией и философией христианской церкви. Допустима ли во Вселенной, полностью подчиненной законам физики, некая случайность, которая позволяет человеку обрести свободу воли и собственную нравственную цель, а именно: победить страх познанием? Эпикур называет это «отклонением», дарующим невозмутимость, или атараксию. Или же никаких целей нет, и все сущее — чистая механика? Вот в самых общих чертах то, что необходимо для познания, производимого разумом, а следовательно, для человека, обладающего этим разумом.

— Невежество порождает страх, который порождает суеверие, — сказала Моргана. — Вот почему я жажду познания. Слова твои усилили желание, но также и страх. Ведь если познание открывает природу вещей, не открывая конечной цели или, хуже того, открывая, что цели не существует, то не порождает ли оно еще больший страх, чем невежество? Невежественный человек ищет спасения в суеверии. Но где искать спасения тому, кто овладел познанием, которое уничтожает надежду на спасение?

— В сомнении, — ответил Мерлин.