Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

Утром, при расставании, он сказал ей:

— Я люблю тебя, Гвиневера. Я люблю тебя наравне с королем, которого ты предала. И я переполнен счастьем — преступным и мучительным счастьем.

— Если это предательство, — возразила она с ледяным спокойствием, — совершил его ты, а не я. Ибо Артур, порабощенный страстью к Моргане, меня не любит. Следовательно, у меня нет никакого долга перед ним, поскольку верность неразрывно связана с любовью, и я всего лишь мщу ему за равнодушие ко мне. Месть же моя как раз в том и состоит, что ты поклялся ему в любви и преданности, образующих самую суть Стола. Таким образом, из нас троих я совершаю самое малое предательство.

Тогда Ланселот заплакал, ибо знал, что при всем желании отдать жизнь за короля он никогда не откажется от страсти к Гвиневере, от изумительного и омерзительного наслаждения обладать ею. Он попал в западню, из которой не сможет вырваться.

— Я тоже тебя люблю, — сказала Гвиневера. — Хотя ты трус.

Летом 522 года, через несколько дней после завершения событий в Арморике, в Кардуэльский порт вошли пять галер, некогда оставленных Артуром Моргане, чтобы остров ее имел свой торговый и военный флот. Тысяча двести подданных королевы Авалона высадились на берег со всем своим имуществом. И на пристани образовалось такое столпотворение из людей, лошадей, домашнего скота и птиц, такое нагромождение тюков, товаров, мебели и утвари, что туда явилась городская стража с намерением во всем разобраться, пресечь возможные беспорядки и помешать пришельцам рассеяться по городу. После долгих переговоров трое чужаков в сопровождении патрульных воинов направились ко дворцу, чтобы испросить аудиенции у короля, тогда как остальные принялись сколачивать повозки, куда складывали свое добро и запрягали лошадей. Узнав, что более половины жителей Авалона прибыли в Кардуэл, Артур вышел навстречу посланцам. Старейший из них выступил вперед и с поклоном произнес:

— Государь, владычица Авалона, королева Моргана, наша повелительница, прогнала нас со своего острова, невзирая на желание наше остаться из любви к ней и к этой земле, которую она сделала самой прекрасной, самой богатой и самой безопасной во всем западном мире. Она сказала, что пришла пора для нее удалиться от мира, а для Авалона — вернуться в первобытное состояние. Мы приехали сюда, чтобы вступить во владение крепостью Иска и прилегающими к ней наделами. Это первая резиденция королевы Морганы, которую получила она в возрасте двенадцати лет в дар от отца своего, короля Утера-Пендрагона, и, в свою очередь, отдала нам в общее пользование, из чего следует, что мы более не ее подданные, а твои. Остальные восемьсот жителей Авалона высадились в Беноике, чтобы предъявить королю Ланселоту сходное прошение относительно укрепленного владения, прозванного Долиной Откуда Нет Возврата. Вот подписанные королевой дарственные акты, а также вольные для всех ее рабов, ибо она желает, чтобы мы пользовались отказанным нам имуществом как свободные и равноправные люди.

— Я подтверждаю ваше право собственности, — сказал Артур, — и даю в том поруку, поскольку этого желает Моргана и ничто в законе Логриса этому не препятствует. Значит, она осталась на Авалоне совсем одна?

— Да, государь.

— Отчего приняла она такое решение?

— Кроме нее самой, никто этого не ведает.

— Есть ли среди вас женщина по имени Бондука, ее самая доверенная служанка?

— Нет, государь. Должно быть, она уехала с теми, кто отправился в Беноик, ибо это ее родная земля.

— Как же Моргана будет жить? Неужели она решилась умереть?

— Не думаю. Она потребовала, чтобы в начале каждого месяца мы оставляли для нее пищу в порту Авалона, не пытаясь заговаривать или даже встречаться с ней. Стало быть, ищет она не смерти, а одиночества.

Король надолго задумался, тогда как его собеседники стояли молча и неподвижно, не смея прерывать его размышления. Наконец он жестом приказал им следовать за ним и вместе с ними отправился в порт. Там его окружили и бурно приветствовали бывшие авалонцы, которых он решил лично проводить в Иску. Длинная колонна всадников и пеших, повозок и скота с пастухами тронулась с места и покинула Кардуэл через западные ворота, откуда начиналась идущая вдоль берега дорога в крепость, которая находилась примерно в двадцати милях к юго-западу от столицы. Через полдня пути показалась Иска. Крепость была в превосходном состоянии, ибо во время первого изгнания Морганы в Арморике там оставались подданные королевы, когда же она увезла их с собой в Авалон, Артур отправил в Иску домоправителя с несколькими слугами, чтобы те следили за ее сохранностью. Крепостные стены, двор и сам замок отнюдь не выглядели заброшенными или обветшавшими. Те, кто оказался здесь впервые, с восторгом осматривали обширные залы и пустые покои, восхищаясь красотой, прочностью и удобством здания. Те, кто родился здесь во время пребывания Морганы в Долине Откуда Нет Возврата, растроганно взирали на знакомые с детства и оставленные более тридцати лет назад места. Еще больше волновались те, кому довелось жить здесь под властью юной принцессы Логриса. Но сильнее всех был потрясен Артур: чувство утраты, которое преследовало его, как неотвязное наваждение и вечно зудящая боль, навалилось невыносимой тяжестью, когда он оказался в бывшей спальне Морганы, где некогда душой и телом познал безмерную страсть. Внезапно распростившись со своими спутниками, он покинул Иску, а новые обитатели крепости тем временем уже начали устраиваться в замке, огораживать загоны для скота и домашней птицы, отводить стада на заросший высокой травой луг, расчищать пахотные земли — плодородные и долго простоявшие под паром, что обещало в будущем высокие урожаи. Артур остановил коня на том самом месте, где в возрасте семнадцати лет впервые увидел свою единоутробную сестру.

— Моргана, — сказал он, — отчего же не вернулась ты вместе со своими подданными в Кардуэл? Конечно, не из страха перед законом, по которому ты должна быть немедля предана смерти, если оставишь землю своего изгнания, ибо ты презираешь все законы человеческие и боишься только закона времени. А ведь тебе удалось надолго победить время, потому что все очевидцы утверждают, что возраст не затронул твою красоту. Но быть может, ты сама заметила на теле своем первый знак поражения и не хочешь иметь никаких очевидцев его. Время обладает терпением неизбежного победителя. Порой оно даже способно проявить милосердие, заживляя рубцы души и тела с нежностью хищника, который заботливо вылизывает жертву, прежде чем пожрать ее. Ко мне было оно немилосердным, ибо зияющая рана отсутствия твоего не только не зарубцевалась, но воспалилась и распухла так, что заполнила меня целиком. Лишь ты одна можешь исцелить меня в Авалоне, а сам я могу стать твоим союзником в этой последней и проигранной битве с временем. Если же ты не хочешь, чтобы я был очевидцем его ударов, оставляющих следы на твоей плоти, ослепи меня — но позволь наслаждаться голосом твоим и телом, которое я буду любить не меньше и даже больше в годину его поражения, чем в годину торжества. Однако я знаю, что жестоким условием твоего гостеприимства поставила ты гибель Стола, что означало бы гибель моей души, для которой забота станет ненужной, а радость невозможной. О, мертвая для другого душа, ибо отринула его мир, но все еще живая для себя, ибо способна страдать, любить и ненавидеть в пустоте, отчего желаешь ты продлить существование свое, которое неизбежно завершится долгой агонией одряхления и одиночества? Если верна мысль твоя, что жизнь может быть без души, но нет души без жизни и потому тело наше — единственное наше достояние, тогда мне дан ответ, хотя я продолжаю колебаться и не смею покончить с ним сам, разрываясь между мукой бытия и ужасом небытия. Терзания от любви — в сознании любви, которое навеки исчезнет в жуткой бездне, где нет боли. И я не знаю, что предпочесть: эту рожденную прекрасной идеей и памятью пытку, которую время делает нестерпимой, или же эту бездну небытия, где разом пропадают и пытка, и прекрасная идея, и память, и даже время — губительное для всех время находит там свою погибель. И ничего больше, и все обращается в ничто, если только отсутствие всего может быть чем-то. Однако я не хочу покупать исцеление ценой забвения, потому что это означает забыть и тебя — так дорого платить я не могу. В самой смерти лишь одно представляет для меня интерес: что станется с твоим божественным образом, живущим в моей душе? Если он умрет вместе со мной, я хочу жить. Если нет, мне все равно, что станет со мной. Ибо небытие будет побеждено и все сохранится навечно, если в разрушенной материи, мертвой плоти, обреченной сгнить и исчезнуть, останется абсолютная сущность Артура — любовь его к Моргане. Если же сущностью обладает только тело, если бытие означает жизнь и ничего более, тогда я понимаю, почему ты выбрала жизнь — пусть даже в отчаянии, ибо жизнь отмеряется временем.