Виталий Гладкий - Маркитант Его Величества

— Значит, ты трус... — отрезала маркитантка. — А плесни-ка мне своей сливовицы.

— Уже поздно! — отрезал Юрек, покрепче забивая пробку в бочонок; ему хотелось хоть чем-то уязвить нахальную бабищу. — Или вы забыли приказ по армии и не слышите звуки барабанов? Барабанщики уже ударили «цампенштрайх» — вечернюю зарю. Я не хочу неприятностей, мне дорог мой патент.

Каждый вечер в определённое время маркитанты по сигналу барабанов должны были забить пробку в бочку с пивом или вином. Это означало, что пришло время ночного покоя, и ни пиво, ни вино, ни тем более крепкие напитки не должны больше цедиться из бочек. Вскоре к фургону Юрека подойдёт дежурный офицер подразделения и отметит мелом уровень жидкости в бочке.

Обходя лагерь, офицеры стучали палкой по пробке, что означало безусловный приказ прекратить разливать пиво. При этом их сопровождали барабанщики, которые играли соответствующий сигнал. Если приказ не исполнялся, маркитанта тащили к полковому профосу. А у Юрека не было ни малейшего желания познакомиться с подчинёнными этого живодёра поближе.

В каждом полку имелся свой трибунал, который состоял из судьи, надзирателя (профоса) в чине капитана и представителя от солдат. Самой зловещей фигурой для всех тех, кто по тем или иным причинам вступал в конфликт с «артикулом» — основным законом полка, был именно профос. Кроме обширной, практически бесконтрольной полицейской власти, профосы были обвинителями в военных судах, где по их усмотрению часто определялся способ исполнения наказания, за что среди солдат они снискали дурную репутацию, всеобщую нелюбовь и презрение. К тому же профос был лицом неприкосновенным и за нанесённое ему оскорбление или угрозу в его адрес можно было и лишиться жизни.

В подчинении профоса находился штат помощников: тюремщик, байлиф (помощник профоса, судебный пристав), палочный мастер — лицо для исполнения наказаний в виде битья палками, палочные слуги — они отвечали и за охрану заключённых и, конечно, палач. Красное перо в его берете и орудия казни — меч и верёвка — служили напоминанием солдатам, что может ждать их в случае нарушения клятвы. Кроме всего прочего профосы имели право казнить солдат собственною властью за всякого рода беспорядки, грабежи и насилия без суда. К смерти профос без угрызения совести мог приговорить всякого солдата, найденного в не принадлежащей ему повозке с публичной женщиной. Как правило, после порки розгами, шлюха изгонялась из лагеря.

В связи с этим ввели официальную должность «хуренвайбеля» — «пристава публичных женщин», который обязан был следить за порядком в передвижных борделях и отчитываться перед профосом за количественный и качественный состав женщин, находившихся в лагере. Хуренвайбель не только организовывал повседневную жизнь обоза, но также решал, как провести его, как защитить обоз от нападения противника, как встать, чтобы он не мешал боевым частям. Матушка Вилда была с хуренвайбелем в дружеских отношениях, поэтому её фургон всегда занимал самую выгодную — «денежную» — позицию во время бивака.

— Опять юлишь... Что-то я тебя не пойму.

— А что тут понимать? Каждый человек зарабатывает на жизнь, как может. Что касается того, трус я или нет, то время покажет. У нас ещё впереди много приключений, я почему-то в этом совершенно уверен. Поэтому, Матушка Вилда, вы лучше берегите своих девушек, которые всегда приносят вам неплохой доход. А я, увы, один, и кручусь, как могу.

На удивление, Матушка Вилда не вспылила. Наверное, у неё значительно улучшилось настроение из-за табака. Хитроумный Юрек дал ей табачную смесь с буркуном. Травка присутствовала в табаке в таком количестве, что одна трубка могла успокоить даже буйнопомешанного.

— А, ладно... — махнула рукой маркитантка. — Живи, как хочешь. И всё равно, народ измельчал. Конечно, кроме женщин-маркитанток. Тебе не рассказывали про маркитантку Рут Тальхайм, которой было даровано дворянское достоинство за храбрость?

— Увы, нет.

— Тогда слушай. В 1579 году у Бибераха-на-Рисе в Южной Германии маркитантки доказали, что они способны не только обстирывать и ублажать своих солдат. Войско имперского полковника Айхгольца на привале было атаковано швейцарцами. Дав залп из ружей, те бросились в атаку и стали быстро теснить ошеломлённых ландскнехтов. Немцы беспорядочно отступали, бросив раненых и обоз с припасами. Участь тех, кто остался в лагере, была очевидна — швейцарцы, ненавидящие немцев, перебьют всех до единого, в том числе и раненых. Но маркитантки во главе с храброй баваркой Рут Тальхайм не оставили своих в беде. Женщины подняли упавшее знамя, взяли оружие раненых и, возглавляемые хуренвайбелем, самоотверженно вступили в бой со швейцарскими алебардщиками. Участник сражения фендрих [86] Фендрих — знаменосец (нем.) . Отмар Хаген потом рассказывал: «Наш капитан воскликнул: „Трусы, оглянитесь! Шлюхи сражаются, а вы бежите! Будь проклят день, когда я стал командиром жалких ублюдков!" Стыд вернул ландскнехтам воинскую доблесть. Бой у обоза закипел втрое жарче. Многие маркитантки уже пали мёртвыми, но баварка Рут, стоя спиной к тележному колесу, продолжала сражаться. Наконец немцы одолели и отбросили швейцарцев. Потери оказались велики, в том числе были убиты девять маркитанток, а две дюжины из них получили ранения. Полковник приказал похоронить павших девушек с воинскими почестями»...

Матушка Вилда с сожалением посмотрела на потухшую трубку, и Юрек поторопился дать ей вторую порцию табака. Рассказ старой маркитантки и впрямь был занимателен, к тому же ему хотелось сгладить свою резкость. Он заметил, что Матушка Вилда опешила от его дерзости, но почему-то не начала поносить его последними словами, как обычно заканчивались её ссоры с другими маркитантами.

Раскурив трубку, она продолжила:

— О случившемся стало известно императору Рудольфу II, и он даровал Рут дворянское достоинство. В герб Рут фон Тальхайм имперские герольды поместили девушку с тем самым знаменем, которое отважные маркитантки вместе с хуренвайбелем подняли над полковым обозом. Это ещё раз доказывает, что женщины никак не хуже мужчин.

— А я и не спорю...

Тени сгустились настолько, что стало трудно различать лица. Многие солдаты уже уснули, забылись тяжёлым сном, некоторые всё ещё ворочались — с полупустым желудком трудно засыпать, а ветераны, которым всё было нипочём, запели солдатскую песню:

— Я старый, стреляный солдат, Ничем особым не богат, Прекраснейшая дама! Не золото, не серебро, Одна лишь честь — моё добро. В том признаюсь вам прямо.

Юрек тяжело вздохнул. Он мысленно корил себя за то, что, уходя из монастыря, не помолился как следует. Мысли Юрека были заняты предстоящей дальней дорогой, поэтому его крестное знамение было чисто формальным, без души. Потом он об этом вспоминал не раз и просил Господа простить раба божьего Юрия Кульчицкого, да вот только молитвы, произнесённые в церкви, быстрее доходят до сияющих божественных высот. По крайней мере, он так думал.