Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

— А я так считаю... согласно обычаям моего ирландского народа... можно сказать мне про ирландский обычай дележа богатств между богами и людьми?

— Говори, — разрешил старик.

— Вот я и говорю — наши пращуры всегда брали в могилах других народов честно. То есть брали столько могильных богатств, сколько могли увезти. Или унести. Это — честно? Скажи, Сашка, это — честно?

— Да уж, Вася, — не удержался съязвить Егоров, — могилы грабить — честнее не бывает.

— Так никто же не защищал те могилы! — заорал обиженный О'Вейзи. — Мы грабим, а ты давай свои могилы защищай! Побивай нас! Побеждай! Только вот некому было защищать свои могилы, когда мы в древности шли в свою страну Ирландию. Некому. Пустая земля была перед нами...

— У нас, у русских, другие обычаи были в старину, — повернувшись к старику, сказал Егоров. — Живых мы били и грабили, это было. А мёртвых трогать — для нас срам и поношение навечное. Показывай дорогу, старик. Будем уходить без золота... Если есть возможность уйти.

Старый Хранитель древнего погребального капища отмахнулся от слов Егорова и подошёл к кургану. Без всякого сомнения поднялся по куче истлевших тел до развалившихся ящиков. Поднял один брусок золота.

— Твоё золото, Сашка Русский, было помечено знаками?

Егоров враз напрягся. Он не надеялся взять золото, он даже не надеялся и выйти отсюда, подняться наверх из глубин земли.

— Было помечено, — сипло ответил он, — там должны быть буквы, битые нашим языком.

— Ну, так начерти те буквы на песке, у себя под ногами.

Егоров почему-то схватил берцовую кость мертвеца, валявшуюся рядом, и той костью начертил в глубоком песке: СИБIР.

— Верно, — сообщил сверху старик, стоявший на костях своих соплеменников с бруском русского золота.

О'Вейзи уже хорошо выпил. Он решил опять вмешаться в жуткий торг:

— А что тебе сказали твои боги, старик? Насчёт нас и насчёт золота? Сказали тебе боги, что мы будем живыми и с золотом? Или без золота? Или мы на золоте и помрём?

— А то мне сказали боги, что вам знать не положено, — ответил Хранитель древнего капища. — Я за богов вам скажу.

Старик стал вдруг бросать вниз бруски золота:

— Считайте хорошо. Должно быть сто пятьдесят брусков жёлтого металла. Больше наши боги вам взять не разрешили... Я подтверждаю...

Когда Егоров и О'Вейзи утолакивали по десять брусков сибирского золота, весом по четыре французских килограмма, в седельные сумки кавалерийских коней, О'Вейзи вдруг хохотнул.

— Ты чего? — озлился Егоров.

— Да не боги, не боги указали старику — сколько нам взять твоего золота. Он наших коней посчитал и сам решил, что больше ста пятидесяти брусков мы не увезём. А хватанём больше, то там, на поверхности, просто пропадём. Если лишние бруски не выбросим. Понял?

— Да, понял, — согласился Егоров. — Нам по жизни надо будет ехать быстро, очень быстро...

Кавалерийских коней, слегка придавленных тяжким золотом, О'Вейзи выстроил в линию перед огромным, квадратным камнем, что находился на другой стороне пещеры, за курганом мёртвых тел. Старик где-то нашёл смолистый факел и поджёг его кресалом. Факел пыхнул и осветил сухое и совсем неподвижное лицо Хранителя индейского капища. Он сунул факел в руку Егорова:

— Сейчас камень упадёт вниз. Быстро беги по туннелю, смотри себе под ноги. Лошади побегут за тобой, вслед за огнём. Меня не дожидайтесь...

Подсунулся тут О'Вейзи, мыкнул, хотел, видать, спросить, почему это не надо старика дожидаться, но огромный камень заскрипел так, что ушам стало больно. Заскрипел и стал тонуть в каменном полу пещеры, освобождая влажный туннель. Егоров бросился в дыру туннеля, за ним зацокали коваными копытами кони. О'Вейзи сзади подгонял животных...

Потом раздался каменный треск, грохот, в туннеле поднялась и сразу осела пыль. Факел потух.

Егоров опомнился только тогда, когда в глаза ему ударил синий мертвящий свет полной луны. Кавалькада коней влетела в мелкую реку и стала жадно пить воду, подзвякивая удилами. Высокий каменистый берег речки осел сразу за последним конём. Крупным камнем послед нему коню перебило задние ноги. О'Вейзи выругался чёрным ирландским словом, выстрелил из пистоля в голову невезучего коня. Потом добавил:

— А мы живые и даже с золотом! Хо-хо!

Александр Дмитриевич, умываясь и улыбаясь синей луне, всё же иногда поглядывал в сторону того места, где был тайный туннель и откуда они вырвались с обвалом и грохотом.

Нет, старый индеец среди каменных глыб не показывался. Значит, решил до конца выполнить наказ своих богов и до последнего светлого мига в глазах стеречь покой своих мёртвых.

У Александра Дмитриевича Егорова, бывшего президента «Американо-Русской Акционерии», бывшего богатого и уважаемого человека, сейчас не имелось ничего от того уважения и богатства. Пятнадцать векселей «Банка Пирпонта Моргана», если их какому американскому финансисту показать, тут же станут пропуском к подножию виселицы. О воровстве тех векселей висели объявления по всем городам и перекресткам Америки... Серебряных монет, к которым и главный прокурор этой паскудной страны придраться не сможет, осталось пять штук. Сто долларов. Конечно, имелось и золото... Да что это золото! Пробуй продай его здесь, на берегу океана, в сотне километров от Нью-Йорка, в махоньком городишке с ирландским названием Бэдфорд.

Сюда они прискакали за двое суток, верный компаньон О'Вейзи знал, куда мчаться для последнего рывка от погибели...

Здесь проживали китобои, здесь в добротной гавани стояли китобойные шхуны, и воняло здесь такой китовой тухлятиной от жиротопных заводиков, что хоть езжай в Бостон и сдавайся первому попавшемуся полисмену. Ни банка, ни меняльной конторы в городке из трёх десятков домов не имелось. Но имелся салун, а салун в Америке и храм, и банк, и торговая палата. О'Вейзи поделил один брусок золота индийским томагавком на ровные куски жёлтого металла и пошли они с Егоровым по раннему вечеру в городской салун... Там, между тремя стопками дрянного виски приобрели себе шхуну с командой, десять бочек вонючего китового жира (было куда золото прятать), а отплытие назначили, как положено, на раннее утро.

Ранним утром и отплыли.

Через тридцать два дня китобойная шхуна «Альбатрос», «порт при писки Бэдфорд, Америка», двумя лоцманскими лодками была подведена к первому причалу порта Санкт-Петербург. Китобойная шхуна с американским флагом встала рядом с трёхмачтовым корветом, на корме которого вяло болтался английский вымпел. Над столицей Российской империи низко висело декабрьское небо, воздух был пропитан терпкой морской влагой. Над портовыми строениями торчали трубы и уныло пускали в серое небо серые дымы.