Денис Блажиевич - Угличское дело [СИ]

Федор Никитич Романов помедлил на пороге и на цыпочках, чтоб и половица не скрипнула, прошел мимо спящего Субботы к заветному сундучку под иконами в красном углу. И только отбросил он крышку и только увидел туго набитые мешочки, как почувствовал прямо у шеи обоюдоострый кинжал, а вслед за ним и жесткий голос своего дядьки.

— Учи тебя не учи. Как медведь топотун. За Можаем слышно.

Федор Никитич развернулся, зло прошелся по горнице.

— Ничего себе… — говорил как бы себе, но, конечно, для Субботы. — Думный боярин. Царю ближайший родственник. А у себя в дому ничего и сделать не могу.

Зотов спрятал кинжал и сел на разобранную постель.

— Мне твой батюшка…

— Батюшка мертв давно. Я теперь семьи глава и за все в ответе. Я ответчик.

— А деньги тебе зачем, ответчик? На баб ссадить снова?

— Не твое дело. Ты кто? Дворянишко худой. Мне смеешь… Смотри, Суббота. Одно мое слово и под кнуты пойдешь. Научишься свое место знать.

Суббота как-будто смирился. Встал и смиренно потупил голову.

— Прости, Федор Никитич. И в правду… Как будто места своего не знаю. Прости, Христа Ради…

Федор смягчился.

— Смотри Суббота, чтобы в последний раз.

— Ага. — соглашался Суббота. — В последний раз.

И тут же ударил Федора Никитича в грудь. Романов полетел в стену. Через мгновение поднялся и схватился с Субботой. Однако, старик был не плох. Совсем не плох. Но и Федор Никитич уступать не собирался.

— Старый ты, черт. Холоп дрянной. — ругался Романов.

— Дам я тебе холопа. Соплежуй жухлый.

Дрались в запертой горнице, а входная дверь с другой стороны вся была облеплена дворовыми. Слушали чем дело закончиться.

Обессилев, Романов и Суббота сидели на постели. Федор чуть не плакал.

— Дай, Суббота.

— Знать теперь будешь. С кем в зернь играть.

— Он князь грузинский. Кочемой Абалханович.

— Князь грузинский, что ярыжка пинский. Таких князей на Тишинке на пятак дюжина.

— Дай, Суббота. Неужто честь Романовых не дорога?

— Это мне то? Ради нее одной и живу. И тебе пропасть не дам, Федор Никитич. Как бы ты не старался.

— Так а мне чего делать?

— Ко мне этого ярыжку направь. Я ему все сполна взвешу.

— Суббота…

— Пока не увижу, что повзрослел. Что можно тебе без боязни все передать… Федор Никитич, ты для больших дел рожден, а не для того, чтобы отцовское добро в зернь всяким прощелыгам просаживать.

Посольство провожали со всей возможной пышностью. От Успенского собора в присутствии царя и патриарха растянулся поезд из кибиток, телег и аглицкой кареты. В ней путешествовал митрополит Геласий. Все было готово, и князь Шуйский получал последние наставления от царя.

— Правды от тебя жду. — говорил царь. — Не утешения, но правды.

— Все сделаю, государь.

— Хорошо.

Царь Федор поцеловал князя Василия и передал ему глиняную свистульку.

— Царевичу положишь. Для него делал и сам хотел передать. Да вот не вышло.

Шуйский принял игрушку, а царь убрал с лица выступившие слезы.

Шуйский подошел к патриарху.

— Благослови, владыко.

Патриарх коротко перекрестил князя.

— Митрополит Геласий тебе верным подручным будет. За тебя и за него молимся.

Шуйский повернулся к Годунову.

— Правитель.

— Все что надобно уже сказано. В добрый путь, князь.

На выезде из Москвы, оставаясь незамеченными, Суббота и Федор Никитич наблюдали, как змеится караван посольства по старой казанской дороге.

— Как на войну, ей-богу. — воскликнул Федор Никитич.

— Кто его знает как оно там все обернется.

Когда в пыли растаяла последняя телега, Суббота добавил.

— Что ж. И наше время пришло.

Он свистнул по-татарски. Из-за деревьев показалось несколько всадников.

— Зачем только едешь? — спросил Федор Никитич.

— Дело есть.

— Челомкаться будем? — улыбнулся Романов.

— Это с девками своими проворачивай. Дай бог, на пару дней всего. Власьевну слушай, там по дому… На вино не налегай.

— Суббота. Ты мне может еще и про утирки скажешь?

— Вот ты, Федор Никитич голова. Чуть не забыл. Я Прохору Косому наказал, чтобы каждое утро. И это…

— Что?

— Ничего… За мной, молодцы.

Маленький отряд сорвался с места и Федор Никитич остался один.

Ворота были ладные, крепкие с железной круглой скобой.

— Хозяева? Есть кто? — постучал скобой в ворота Каракут.

Из ворот высунулась вихрастая голова и Каракут увидел того самого парня, который давеча бросался с топором на Рыбку.

— Вот так встреча. — удивился Каракут. — Колобовы здесь живут?

— Чего драться пришел? А мы только одно стуло из Брусенной избы потянули.

— Тимоху зови.

— Да скажи зачем?

— Драться не буду. Для другого.

Во дворе Каракута кроме парня ждали его дед и отец.

— Тебе чего, мил человек? — спросил старик.

— Тимоха Колобов мне нужен.

— Ну я Тимоха Колобов. — сказал старик.

— И я — добавил мужик.

— И ты? — спросил Федор у парня.

— Не… Я Барсук по-уличному. А поп Мафусаилом окрестил.

— А малого Тимохи у вас не сыщется?

— Ты что думаешь у нас тут Тимохамёт волшебный спрятан? — издевался старик.

— А малого тебе… Есть какой-никакой. Тимох!

Из избы вышел мальчик с куском хлеба в руке.

— Ты жилец дворовый? — спросил Каракут.

— Ну я.

— Ты то мне и нужен. — улыбнулся ему Каракут.

На сваленных в кучу бревнах собрался весь клан славных Колобовых. Выше всех дед, отец посередине, а юноша почти у самой земли. Тимохе младшему места и вовсе не досталось. Стоял перед Каракутом.

— Чего молчишь, казак? Хотел Тимоху вот тебе Тимоха. — сказал дед.

Каракут начал расспрашивать.

— Вы что с царевичем во дворе делали, Тимох?

Тимох обернулся назад за дозволом.

— Деда?

— Давай, Тимох. Вины твоей ни в чем нету.

— Ну? — насупил брови малой.

— Во что играли-то? — мягко спросил Каракут.

— Так в горелки поначалу.

— С царевичем?

— Куда ему. Хворый он. Пробежит чутка и дышит как деда на бабке.

Раздался веселый жеребячий смех юноши. Его прервал звучный, крепкий отцовский подзатыльник.

— Я те дам. — погрозил мужик.

— Это я те дам. — дед отвесил мужику точно такой же подзатыльник.

— За что, бать?

— За то, что они у тебя над дедом родным смеются. Как годуешь?

Каракут снова спросил.

— Значит в горелки?

— В горелки… — согласился Тимоха. — У меня трещотка была. Ух, знатная трещотка. Так мальцы за мной бегали, чтобы вроде отобрать.

— Отобрали?

— Куда им? А потом царевич прибежал. С мамкой и нянькой. И мы в ножички играть затеяли.

— Кто ж предложил-то?

— А дёжка какой-то.

— Какой такой дёжка?

— А мимо проходил. Видит, что у царевича ножик и говорит: такой ножик, нечего ему на поясе делать.