Валерий Воскобойников - Довмонтов меч

Но состарился боярский сын. Крепко стал спать. Не заметил, как появилось на дороге чужое войско. А когда проснулся, было поздно выскакивать из гнезда. Скоро войско ушло, и боярский сын помчался через заснеженную чащу в соседнее селение. Только вместо селения нашёл догорающие кучи брёвен да полуслепого старика с малым дитём, чудесным образом спасшихся от угона в полон. Тогда и решил боярский сын мчаться через лес напрямую сам. По звериным тропам среди сугробов, в прохудившейся одежонке и дурных сапогах.

Только одно дело подумать, а другое — исполнить. Не те стали у него силы. И на последнем издыхании, чувствуя, что поздно, что не успел, уже не подлетал, а подползал он к городу.

У первых домов боярский сын увидел злобствующих иноземцев, местных жителей в исподнем посреди зимней улицы. Один из рыцарей слегка поранил своим копьём его плечо, потом вместе с жителями, захваченный потоком, он устремился к воротам крепости, туда, где держал проход сам воитель-князь.

— Узнал ли ты меня, князь? — спросил он, не удержавшись, когда пробегал мимо.

Но князю было не до него в тот миг. Князь на своём вороном коне рубился с конными рыцарями.

Вбежавшие в крепость жители мужеского пола получали по княжескому указу кожухи, чтоб прикрыться, и всяческое оружие — булавы, кистени. Баб же с детьми, стариков определяли в тепло под крыши. Боярский сын тоже прихватил хороший кистень, несколько раз взмахнул им для пробы, как станет крушить врага, и остался доволен своим молодечеством — когда-то ведь и он хорош был в драке на кулаках.

Едва стало светать, Довмонт оглядел окрестности. Рыцари сновали повсюду. Особенно же встревожили князя три осадные машины, которые стояли в Завеличье, готовые к спуску с берега на заснеженный лёд.

— Ратники готовы? — спросил он тысяцкого.

— Не погодить ли, князь? — Тысяцкий был немного напуган силой, которая привалила ночью.

— Сейчас не начнём, потом поздно будет. Потом они закрепятся.

И вновь, неожиданно для рыцарей, в рассветной туманной мгле распахнулись ворота. На этот раз Довмонт собрал всех, кто был в детинце. Вооружил посадских мужиков, наскоро их приодев.

— Изгоним одним ударом! — сказал он так, чтобы его хорошо слышали. Первыми снова вырвались его дружинники. Все три сотни. За ними — пешие ратники с копьями, топорами, булавами. Затем — мужики, кто с топором, а кто с кистенём и дубиной. Им было велено хватать знатных рыцарей в плен, вязать их и утаскивать в крепость. Рыцарские отряды не успели построиться, и Довмонт оттеснял их к реке. Ратники, посадские хватали отдельных рыцарей.

— Мальчики! — услышал неожиданный крик Довмонт. — Захватите в плен русского князя — и победа наша!

Рыцарь в роскошных доспехах, сидя на коне, указывал мечом на Довмонта. Его защищало тесное кольцо телохранителей.

— Ты снова пришёл, Зигфрид! Сколько же раз надо тебе говорить! И Довмонт пал прорубаться к нему.

Как давно он не был в настоящей сече! Как давно не испытывал этой радостной, возбуждающей ярости!

— Я иду к тебе, Зигфрид! — крикнул князь и направил своего вороного — правнука того, на котором он въехал когда-то в Псков, — в гущу схватки.

Дружина, не оставляя своего князя, круша рыцарские доспехи, врубилась за ним.

— Возьмём его, — князь указал на Зигфрида, — возьмём и победу!

Инок Кирилл после ограбления обители, прибрав тела убиенных монахов, первым делом бросился отыскивать юного путешественника. Ему казалось, что он должен держать ответ за жизнь нового знакомца.

Инок отыскал его среди многих. Юноша в тонкой нездешней рубахе, зажав окровавленное ухо, смотрел на всё происходящее диким взором. Поняв, что инок ведёт его в обитель, он попытался сопротивляться.

— Не могут чистые помыслы осквернить то, что уже осквернено грязными, — втолковывал ему инок, ведя по утоптанному снегу в ночи, где лишь луна освещала их путь.

В обители инок перевязал серой домотканой тряпицей ухо и голову, ибо само по себе ухо завязать не получилось.

Время от времени инок, таща за собою юного путешественника, взбирался по деревянной лестнице на ближнюю крышу, вглядывался в даль, но, что там делалось за рекою у князя, было отсюда не разобрать.

Едва стало светать, как инок решился.

— Ежели князь не предпримет вылазку, то я плохо знаю нашего князя, — объяснил он и в который раз, несмотря на свой возраст, вскарабкался на ближнюю крышу.

— Князь! Да князь же дерётся! — закричал он оттуда радостно.

И все действия инока теперь были полны радостного воодушевления.

— Ты, знакомец, бери кол, пошли с нами, драться будешь. — Инок протянул длинную тяжёлую палку. — Станем отбивать книги, чтоб рыцари с ними не сбег ли.

По тому, как умело юноша прихватил данную ему палку, было видно, что дрался он не раз.

Скоро инок Кирилл вооружил почти всех монахов разного возраста, он-то был среди них самым старым. У кого была дубина — тот вышел с дубиной. Кому достался даже топор, а кто решил отбить оружие у врага.

Такими они и выбежали из обители.

И хотя не в правилах путешествующих вмешиваться в распри местных народов, юноша решил пренебречь этим законом.

— Князь! Князь бьётся на том берегу! Князю поможем! — продолжал выкрикивать инок, встречая каждого жителя. Скоро собралась довольно большая толпа на мужчин и женщин. Их оказалось больше, чем рыцарей, находившихся на этом берегу. Жители по команде инока вступили с ними в схватку.

Юноша тоже крутил свою длинную палку, злобно крича заклятия на своём басурманском наречии. Паре рыцарей палка эта попала по голове.

Скоро появились первые раненые. Жители, отняв у рыцарей оружие, спешили повернуть его против них. Рыцари, сбившись в кучу, отступали к берегу.

Меч Довмонта продолжал крушить рыцарские доспехи, и кольцо, сжимавшееся вокруг Зигфрида, становилось всё у́же.

Дружина напирала на рыцарский отряд, и он медленно пятился к речному обрыву. Ратники рядом тоже дрались отчаянно. Да и не только ратники — все жители Пскова, предназначенные по замыслу Зигфрида для огромного плена, с дубьём в руках шли на своих врагов.

— Да помогите же нам, чёрт побери! — раздался истошный крик по-немецки с другого берега.

Довмонт оторвал на мгновение взгляд от противника и увидел, что и там жители теснят врагов.

Этого мгновения Зигфриду хватило, чтобы сделать выпад и воткнуть меч между пластинами княжеского доспеха.

Меч вошёл неглубоко, но там и застрял. Пластины доспеха сжали его, Зигфрид нелепо дёргал на себя рукоятку.

«Боже мой, я опять остаюсь без меча!» — едва не воскликнул Зигфрид.

— Князь, не ранен ли ты?! — тревожно воскликнул сын Лукаса, который рубился поблизости. — Помогите князю!

— Не надо, я сам!