Дмитрий Барчук - Две томские тайны

— Если Россия падёт перед Наполеоном, то в Европе некому будет смеяться над нами, — возразил начальник военного департамента.

— Но почему Кутузов? Почему не Барклай, не Багратион? Это молодые, толковые генералы. Чем они хуже? — не сдавался царь.

Аракчеев выдержал паузу, ожидая, пока Александр Павлович успокоится, а потом сказал:

— Князь Багратион — храбрый воин, но излишне горяч. Кровь горца бурлит в нём. Это может сказаться на управлении армиями в критический момент. Барклай-де-Толли — наоборот, выдержан. Но он — иностранец. А главнокомандующему предстоит трудная миссия. Скорее всего, отступать придётся и дальше. Может быть, даже оставим Москву. А такой грех офицеры и солдаты простят лишь командиру, которому безгранично верят. Шотландца или грузина поднимут на штыки. А за Кутузова пойдут на смерть. Потому чрезвычайная комиссия предлагает вам вернуть Кутузова.

— Хорошо. Давайте указ. Я подпишу, — скрепя сердце согласился император.

— Комиссия считает, что для полноты полномочий Михаилу Илларионовичу необходимо присвоить звание генерал-фельдмаршала. Ему придётся руководить генералами…

Царь вяло огрызнулся:

— А не много ли будет для одного старика. Ему и так год назад присвоили графский титул, нынче он уже стал светлейшим князем! Так и до российского Бонапарта недалеко! Ну… хорошо… я подумаю…

Но Аракчеев не уходил.

— Ещё какие-то вопросы? — спросил его уставший царь.

— Да, Ваше Величество, — замялся министр. — Только Михаил Илларионович согласен принять на себя командование войсками при одном условии… Ваш брат Константин должен удалиться из армии. Кутузов считает, что он не может ни наказать, ни наградить Великого Князя. И потом ваш брат, государь, настолько уверен в непобедимости Наполеона, что сеет в офицерской среде пораженческие настроения. В действующей армии подобное поведение недопустимо. Пожалуйста, отзовите его в Петербург, Ваше Величество…

Царь всё чаще уединялся в своём кабинете в дальнем крыле Большого летнего дворца и отказывался кого-либо принимать. Плохо ел, мучился бессонницей, а иногда в хорошую погоду в одиночестве бродил по аллеям Английского парка.

Из действующей армии известия приходили нерадостные. Новый главнокомандующий, как и предшественник, продолжал отступать. Царю доносили, что Кутузов подыскивает удобное место для решающего сражения. Но Александр Павлович ему уже слабо верил.

Двухдневная поездка в Финляндию, где он встретился с наследником шведского престола, несколько отвлекла государя от мрачных дум. Но, вернувшись в Петербург, царь осмыслил итоги переговоров и понял, что пока не произойдёт решающего перелома в его схватке с Наполеоном, все обещания шведов высадиться в Нижней Германии так и останутся обещаниями.

Наконец ему доложили, что около села Бородино, примерно в ста верстах от Москвы, Кутузов решился сразиться с Великой армией. Весь день государь провёл как на иголках, ходил по кабинету, заложив руки за спину, и часто глядел в окно. А ночью он вообще не сомкнул глаз. И только на следующий день, после полудня, появился курьер от Кутузова. В донесении говорилось о победе русских войск.

— Свершилось! — не веря собственному счастью, произнёс Александр Павлович. — Пусть это донесение огласят после службы в Александро-Невской лавре. Пусть все православные узнают о победе русского оружия. А генералу Кутузову передайте, что я признаю его заслуги перед Отечеством, жалую звание фельдмаршала и сто тысяч рублей.

Но вскоре в Петербург стали приходить совсем другие новости. Победа оказалась не столь впечатляющей, как сообщалось ранее. Французы, несмотря на серьёзные потери, продолжали наступать, а русские войска отступали к Москве.

И вот настал скорбный час, когда царю доложили, что на военном совете в Филях принято решение оставить Москву.

Что теперь делать, Александр Павлович не знал.

В императорской семье мнения разделились. Сестра Екатерина дала команду своим слугам паковать чемоданы, намереваясь отбыть в Тверь. Константин продолжал бубнить о непобедимости Наполеона и призывал брата одуматься, пока ещё не поздно, и заключить с французским императором мир на любых условиях, чтобы только спасти династию. Даже матушка, доселе всей душой ненавидевшая Бонапарта, после падения Москвы стала склоняться на сторону Константина. И только жена Елизавета (вот от кого царь никак не ожидал такого упорства!) продолжала верить в победу и призывала мужа к сопротивлению. Дни напролёт она суетилась и готовила бельё и одежду для раненых. Даже продала все свои драгоценности, а вырученные деньги пожертвовала на армию.

Государь колебался, не зная, чью сторону принять.

В Петербург прибыл личный посланник фельдмаршала Кутузова и поведал царю все подробности трагедии.

— Это было настоящее море огня, Ваше Величество. Такое не привидится и в страшном сне. Деревянные дома полыхали, как щепки. Пламя пожирало одну улицу за другой. Рассказывают, что сам Наполеон чуть не сгорел заживо в этом аду! Он кое-как по потайному ходу выбрался из Кремля к Москве-реке и укрылся в Петровском дорожном дворце, — рассказывал полковник завороженному царю.

— Но французы же цивилизованные люди! Как у них рука поднялась на такое святотатство? — недоумевал Александр Павлович.

Полковник смутился, но затем набрался смелости и сказал:

— Люди болтают всякое. Но есть сведения, что вовсе не французы виновники сего зверства. Имение графа Ростопчина Вороново находится довольно далеко от Москвы, но оно тоже сгорело дотла. А на руинах враги обнаружили послание, написанное на большой доске по-французски. Оно гласило, что граф долгое время украшал эту местность и счастливо жил здесь в кругу своей семьи. А теперь все жители покинули её. И хозяин сам поджёг свой дом, чтобы враги не осквернили его своим присутствием. И везде они встретят впредь только пепел. Говорят, что Наполеон даже отправил эту доску в Париж как доказательство варварства русских. Французы пытались тушить пожар, но у них ничего не получилось. Ведь все пожарные насосы из Москвы заранее вывезли. Они расстреливали поджигателей. В назидание другим вешали их тела на площадях. Но златоглавая столица всё равно продолжала гореть. И теперь врагам в ней поживиться нечем.

Царь закрыл глаза и еле слышно прошептал:

— Оставьте меня, полковник. Я хочу побыть один.

Александр видел воочию, как в языках пламени плавились купола церквей, слышал, как в чёрном дыму тревожным набатом звучал колокол. И ему подумалось, что, может быть, это и есть пришествие Антихриста, знаменующее конец света.

Дверь тихонько отворилась, и, осторожно ступая, в кабинет вошла Елизавета. Она подошла к сидевшему с закрытыми глазами мужу и положила перед ним на стол книгу.