Дмитрий Пучков - По главному фарватеру эпохи. От последнего паруса до первой ракеты

Голова эскадры шла на 12-узловой скорости. Более тяжело поврежденные и старые корабли стали отставать. «Нахимов» тоже не смог поддерживать эскадренный ход и потерялся в темноте.

Когда на правом траверзе совсем близко скользнула, прижавшись к воде, какая-то легкая тень, крейсер взрезал ночь лучом прожектора – посмотреть, кто там, и, возможно, ослепить неосторожно приблизившегося врага. Тут-то на него и накинулись миноносцы, только и ждавшие, что кто-то из русских «даст подсветку»…

Между 21:30 и 22:00 «Нахимова» нашла торпеда. Взрыв потряс корабль от киля до клотика, так что поначалу никто не понял, куда конкретно пришлось попадание. Из отсеков под броней начали выскакивать на верхнюю палубу ошарашенные грохотом моряки. Только через 10 минут выяснилось, что торпедой разрушен правый борт в носовой части. В зоне шкиперской, которая вместе со смежным отделением динамомашин сразу заполнилась водой. Электричество по отсекам погасло. В темноте не все переборки ближних к попаданию отсеков оказались задраены при эвакуации команды, часть межотсечных дверей, как оказалось, имеет дефекты уплотнителей, и затопления начали стремительно нарастать.

Эффективной борьбе за живучесть помешал перегруз: мешали в беспорядке наваленные в проходах угольные тюки. Один за другим заполнялись водой носовые кладовые, цепной ящик, угольные ямы, коридоры, минный и артиллерийский погреба. Нос крейсера стал погружаться в воду, а корма подниматься, оголяя винты. Вскоре «Нахимов» осел носом по клюза и «завис» без хода.

Электрическое освещение удалось довольно быстро восстановить, запитав систему от уцелевшей кормовой группы динамо. Но командир корабля А. А. Родионов приказал выключить демаскирующие прожекторы и все наружные огни. Снова погрузившийся в темноту крейсер медленно дрейфовал на зыби влево.

Попытки почти ста человек подвести под пробоину пластырь долго не приносили результата. Мешали темнота, свежая погода, 8-градусный крен и висящий на заклиненной в клюзе цепи правый якорь, который еще днем был сбит снарядом со своего места. Только после того, как расклепали якорную цепь, отправив якорь на дно, пластырь удалось подвести. Но он не полностью закрывал пробоину – не хватало площади, и поступление воды в корпус полностью остановить не удалось.

Она, эта черная от угольного крошева вода, с которой не справлялись отливные помпы, уже начала затапливать жилую палубу… Однако интенсивной работой водоотливных средств дифферент удалось уменьшить, винты корабля вновь коснулись воды, и крейсер начал двигаться – крайне медленно, ежеминутно рискуя погибнуть от потери остойчивости.

И все же он еще взял курс на Владивосток. Малым ходом, в мертвенном свете показавшейся из-за низких плотных облаков луны, под чужим безучастным небом – обгорелый призрак страшной битвы, до последнего не теряющий воли к жизни…

…Ночью мир похож на черно-белое фото. Все кошки серы, все миноносцы черны. Ночью после боя зачастую и сам не знаешь – на этом ли ты свете или уже на том…

Шатающиеся от усталости свободные от вахты матросы вместо отдыха перетаскивали тонны угля с правого борта на левый, чтобы хоть как-то уменьшить крен. Вся носовая часть крейсера до водонепроницаемой переборки по 36-му шпангоуту была уже затоплена. Эта истончившаяся от коррозии за 17 лет службы и выпученная давлением в затопленном отсеке переборка – 4 миллиметра между жизнью и смертью – оставалась последней преградой на пути воды: если бы она не выдержала, море прорвалось бы в первое котельное отделение, где еще пыхтели жаром котлы. И тогда – мгновенная гибель в белом облаке парового взрыва…

По предложению старшего механика командир развернул крейсер и велел дать задний ход. Напор воды на переборку уменьшился, появилась надежда на спасение. Трехузловым ходом «Нахимов» шел к пустынному корейскому берегу. Не к японскому же ползти, в самом деле!

Как без постороннего содействия справиться с пробоиной, как выбраться в море и как через японские патрули пробиться к Владивостоку – подумаем потом. На текущий момент основная задача – выжить.

«Нахимов» все-таки пережил эту страшную ночь. Но к утру под напором воды разрушились продольные переборки, и вода затопила погреба левого борта. Крен заметно уменьшился, но осадка возросла до критической: одно неосторожное движение – и опрокинешься…

А с рассветом открылся северный берег острова Цусима… В борьбе за живучесть и опытный ветеран, прекрасно знающий эти воды, может допустить роковую ошибку в счислении. Тем более что нактоуз с компасом еще днем расколотило японским снарядом.

В четырех милях от острова крейсер лег в дрейф, так как подходить ближе было опасно из-за увеличившейся осадки. На последнем совете в кают-компании решено было высаживать экипаж, начиная с раненых, на берег Цусимы – раз до Владивостока уже не дойти, пусть хоть часть команды уцелеет!

Спуск немногих оставшихся неразбитыми шлюпок из-за повреждения шлюпбалок и талей проходил очень медленно. Около 5 часов утра, когда на них начали переносить раненых, с северной стороны прибежал японский миноносец «Сирануи». При виде неприятеля «Нахимов» приготовился к последнему бою – к уцелевшей шестидюймовке правого борта встал сводный расчет. А офицеры начали готовить крейсер к самоподрыву на остатках боезапаса, если враг окажется не один.

В минном погребе заложили подрывной патрон, а провода от него протянули на шестерку, где уже сидел с гребцами младший минный офицер мичман П. И. Михайлов. Шлюпка отошла на три кабельтова и стала ждать сигнала от оставшегося на мостике командира корабля.

«Сирануи» понял, что капитуляции от смертельно раненого русского крейсера не дождется, и открыл огонь из носового 76-миллиметрового орудия. Слишком мелкие снаряды лишь калечили готовый к эвакуации экипаж на палубе, но брони, конечно, пробить не могли. Минут через пятнадцать «Сирануи» прекратил заниматься бессмысленной жестокостью и стрельбу прекратил.

И тут с южных румбов явился «Садо-Мару».

Если в имени японского корабля присутствует этот странный иероглиф – «мару», значит, вы имеете дело с мирным транспортом. Военное «сословие» во флоте обозначается иероглифом «кан», который, как правило, опускается в повседневной речи. При мобилизации на войну в качестве вспомогательных крейсеров за японскими транспортными кораблями сохраняется титулование мирного времени. «Садо-Мару» был до войны обыкновенным грузопассажирским пароходом, и пожалуй, даже получив некоторое количество легкой артиллерии, в другой обстановке ни за что не решился бы приблизиться к русскому крейсеру…