Маргита Фигули - Вавилон [litres]

Гамадан наотрез отказался купить себе жизнь столь дорогой ценой.

Не сдержавшись, он заметил:

– Непостоянен Мардук в своих желаниях. Перед вынесением приговора вы твердили, будто он желает моей крови. А теперь небесный благодетель вдруг передумал и вместо крови старца требует тела дочери.

За столь дерзкие слова Гамадана снова бросили в темницу, и теперь его ждал суд за богохульство.

Однако не мысль о расплате с Сибар-Сином тревожила верховного жреца, омрачая канун торжеств. Его лишили покоя опасения за судьбу Сан-Урри, посланного на север, – до сих пор от него не было вестей. Поэтому даже открывавшийся с террасы его особняка вид на шумные улицы и сады, где готовилось щедрое пиршество, пиршество любви, не тешил его.

Исме-Адад не слышал ни звуков песен, ни гомона пестрой толпы горожан с венками на голове – ничто не могло дать ему забвения. Он не обрел спокойствия, даже когда, покинув террасу, в сопровождении жрецов отправился на моления в святилище Иштар. Ему казалось, что таких унылых празднеств еще не бывало.

Перед храмом Иштар его ждала толпа, люди принесли сюда цветы, благовонные мази в золотых ларцах, душистые масла в изящных амфорах, драгоценные вазы, роскошные чаши, наполненные хмельными напитками, богатые вышивки и дорогие ткани, драгоценные украшения и произведения искусства. Отягощенные дарами, они с нетерпением ждут, когда им позволят принести жертву на алтарь богини. Здесь так высоко ценят любовь, что иные готовы пожертвовать все свое достояние, лишь бы снискать благосклонность своей избранницы.

Сибар-Син, расхаживая по нарядным, украшенным гирляндами улочкам, приглядывается к девушкам, которые безропотно приняли выпавший на их долю жребий и готовы принести жертву очищения.

У одних на лицах страх, у других – вожделение, у третьих – сияющая улыбка. Выстроившись друг за дружкой, стоят они в ожидании тех, кто возьмет их в обмен на горсть золота, которое девушки принесут потом на алтарь богини. Поодаль, на специально отведенном месте, – колесницы и паланкины дочерей знатных вельмож, лица их закрыты кисеей.

Сибар-Син уже обошел все близлежащие улочки, но не обнаружил дочери Гамадана.

Наконец он пробрался к самому входу в святилище, где перед огромной золотой статуей богини Иштар извивались в танце гибкие тела жриц, прикрытые лишь тонкой кисеей. Жрицы плясали и пели, славя великую богиню.

Святилище заполнили сановники, знатные вельможи. Исме-Адад отслужил молебствие и вместе с другими жрецами Эсагилы принес Иштар первую жертву.

Внимание мужчин было приковано к извивающимся телам жриц, окутанных прозрачной кисеей. Но Сибар-Сина не увлекло даже это зрелище. Он заглядывал в лица девушек, все еще надеясь отыскать среди них дочь Гамадана, но так и не нашел ее. Тогда он направился в боковой придел, куда, завершив ритуал, должен был проследовать верховный жрец.

Обряд подходил к концу, жрицы уже прекратили пляску, и в храм хлынули толпы с жертвенными дарами. Благословив паству, верховный жрец удалился, сопровождаемый высшими священнослужителями. Но стоило ему войти в боковой придел, как перед ним возникла фигура юноши, богато одетого. Сибар-Син низко поклонился. Исме-Адад лишь слегка наклонил голову и хотел было пройти мимо, но юноша преградил ему дорогу:

– Святейший… Праздник очищения начался.

– Не будь нетерпелив, – улыбнулся верховный жрец.

– Праздник очищения начался, – с досадой повторил Сибар-Син, – но я не вижу дочери Гамадана. Она должна была ждать меня в святилище Мардука. Я помню ее волосы, они цвета меди, а таких ни у одной я здесь не видел.

Исме-Адад с деланым недоумением оглянулся на жрецов и задержал взгляд на своем новом доверенном, преемнике Улу.

– Да-да, – не растерялся тот, – перед самым богослужением нам передали, что дочь Гамадана исчезла. Многие утверждают, будто видели ее труп в волнах Евфрата. Слух весьма правдоподобен, ибо мать ее, Дагар, кончила так же.

– Мир усопшим, – прошептал верховный жрец и испытующе ощупал взглядом лицо Сибар-Сина.

У Сибар-Сина сузились зрачки.

– Стало быть, я могу считать себя обманутым? – процедил он сквозь зубы, раздумывая, не потребовать ли ему обратно принесенные Мардуку дары.

Но верховный жрец опередил его.

– Разумеется, благородный Сибар-Син, Мардук возвратит тебе твои сокровища. К сожалению, волов и вино он вернуть не сможет.

– Я не прошу от Мардука того, что принес ему в жертву, – гордо возразил уязвленный Сибар-Син, – я прошу лишь того, что по праву принадлежит мне. Мне нужна дочь Гамадана.

– Все наши старания напасть на ее след оказались тщетны, – прибавил доверенный.

Сибар-Син многозначительно усмехнулся.

– Охотно верю, но ведь Мардук всемогущ и всеведущ. Какую же цену назначит он, чтобы вернуть мне дочь Гамадана? Достаточно ли моего состояния?

– Достаточно и половины, о высокочтимый Сибар-Син, – согласился Исме-Адад, – но ты должен быть терпеливым.

С этими словами верховный жрец величественно прошествовал вперед.

Празднество продолжалось своим чередом. Народ валом валил в храмы и приносил жертвы. У всех алтарей божьи слуги принимали дары во славу небожителей. Их именем благословляли они верующих за наку – жертвенных животных, за кутрину – благовонные кедр и мирт, за киспу – поминальную жертву, за нику – жертвенное вино.

Но благосклоннее всего принимали они золотые подношения от знатных и богатых людей. Они курили им фимиам перед главным алтарем, и вельможи отстегивали мечи с золотыми эфесами, срывали с груди золотые цепи, снимали тяжелые перстни с печаткой, золотые, изукрашенные драгоценными каменьями и лентами диадемы и бросали их к подножию богини плодородия, молодости и любви.

Жены отстегивали золотые броши и пряжки со своих одежд, извлекали из причесок булавки, гребни, нити белого, голубого и желтого жемчуга, оставляли ожерелья, запястья и серьги, снимали с себя шитые драгоценными каменьями тяжелые одежды, расстилая их перед алтарем. Стоявшие позади них рабыни держали корзины цветов, чаши с маслами и кувшины, наполненные вином.

Под звуки лир, свирелей, арф, флейт и лютен халдеи клали поклоны и молились перед той, что была подательницей материнства, жизни и блаженства. Совершив обряд, люди устремлялись к выходу. Сперва мужчины и женщины двигались плавным, размеренным шагом, но по мере того, как росло возбуждение, степенность их сменялась ликованием, которое находило выход в вихревой пляске. Охваченные фанатическим экстазом, люди врывались в распахнутые ворота священных садов, бросались на мягкую траву под кипарисами, фиговыми пальмами, кедрами и оливковыми деревьями, входили в священные чертоги наслаждений в тени платанов. От пения и музыки трепетали листья и кружили над головами перепуганные голуби. Далеко вокруг расстилался упоительный и благовонный дым жертвенного фимиама.