Маргита Фигули - Вавилон [litres]

Рядом с ней упал брошенный кем-то камень, за ним второй. Она отнеслась к этому безучастно, не обращая внимания на тех, кто с радостью закидал бы ее камнями. Это могли быть и сторонники Кира, не простившие ей выдачи Устиги Вавилону, и халдеи, жаждавшие расправы за то, что она дерзнула перечить Набусардару и заступилась за перса.

Нанаи не придавала значения тому, что творилось вокруг. Она сосредоточенно смотрела вдаль, где рассеивались последние клубы пыли. Картина умиротворения в природе – и ураган мыслей и чувств, не затихающий в душе Нанаи. В нем слились горечь разочарования и торжество победы, радость и рыдания.

Она долго еще стояла с отрешенным видом, не выпуская из рук кинжала. Спадало душевное напряжение, и гамадановская отвага покидала ее. Мысленно пережив еще раз все случившееся, она удивилась, откуда у нее взялись силы, ей не верилось, что все это было. Нанаи вдруг показалась себе беспечной девочкой, которая бегает за овцами по лугам и слушает пение жаворонков.

Но страшная опустошенность в душе и слабость, как будто почва ускользала у нее из-под ног, настойчиво возвращали ее к действительности. Вдруг острая боль пронзила раненое плечо, и в глазах у нее потемнело. Она испугалась, что ей не хватит сил дойти до своей постели, крикнула:

– Отец! – и пошатнулась.

Еще один камень упал у ее ног. Как знать, возможно, ее забросали бы камнями, если бы не Гамадан, выбежавший из хижины, где он молился после отъезда Набусардара всемилостивейшим богам за оказанную поддержку.

Проводив обессиленную Нанаи в дом и уложив в постель, он сказал:

– Помолись и ты, дитя добродетельнейшей Дагар, которую среброликий Син призвал в царство вечной радости, возблагодари всемилостивейшего Энлиля за то, что он оказал тебе свое божественное покровительство и помог одолеть паршивого перса, которого доблестный Набусардар отправит в царство теней жрать глину и прах земной. Вознеси свою молитву всеблагому Энлилю, пусть он прикажет своим демонам развеять тело кровожадного Устиги по всем уголкам мира, чтобы Ормузду никогда не удалось собрать воедино куски этого бешеного шакала.

Она лежала на постели, слушала отца, и каждое его слово впивалось в нее острым ножом. Не стоило труда объяснять отцу, что представлял собой Устига, – отец этого никогда не понял бы. Все это она должна держать про себя, запрятав глубоко в душе.

В ее сознании возник туманный облик Устиги, который вернулся к ней, снова примостился у ее изголовья, чтобы досказать повесть о юности царя Кира. Как ни в чем не бывало он играет ее кудрями, наматывая пряди себе на пальцы. С нежной улыбкой смотрит ей в лицо и говорит: «Тебе сейчас очень одиноко, Нанаи?»

Она кивнула.

«Если б меня не схватили, я бы все время был с тобой. Я мог бы всегда сидеть рядом с тобой, если бы интересы твоей родины и моей не разделили нас».

Она придумывала слова оправдания и, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, закрыла одной рукой глаза, а другой отгоняла от себя навязчивые видения.

Старый Гамадан, увидев поднятую руку Нанаи, подошел к ней, думая, что она зовет его. Но она ни о чем не просила. Нанаи никогда не питала к отцу особо теплых чувств, и кто знает, может, и правду поговаривали люди, будто Нанаи – дочь Синиба, которого втайне любила ее мать Дагар. Не потому ли Дагар и утопилась в Евфрате после его казни? Нанаи бессознательно больше льнула к дяде Синибу, чем к родному отцу. Они жили с Гамаданом под одной кровлей, но Нанаи нередко тяготилась этим. Она относилась к нему с почтением, но никогда не ждала от него ласки. И сейчас она поспешила убрать руку, чтобы он не коснулся ее.

В присутствии Гамадана сознание отчужденности становилось в ней еще сильнее.

В мертвой тишине она слышала только стук своего сердца да бормотание старца, возносившего молитвы великим халдейским богам.

– Благодарю вас, владыки земли и неба, – шептал он, – что вы помогли моей дочери выдать персидского шакала. Вы снова показали, что все делается по вашей праведной воле и что нет богов сильнее вас. Священна ваша воля, справедливы ваши деяния, и око ваше всевидяще.

Весть о поимке персидского шпиона привела в еще большее волнение и без того беспокойный Вавилон.

Набусардар вихрем влетел во внутренний двор своего борсиппского дворца с Устигой, притороченным к подбрюшнику его лошади. Сперва он собирался допросить его в доме командования армии, но потом раздумал и оставил Устигу у себя, приказав запереть в одном из подвалов борсиппского дворца. У дверей темницы был поставлен усиленный караул, которому было предписано никого не пускать к пленнику, кроме преданной Набусардару Теки. Она должна была носить ему пищу и следить за тем, чтобы Устига добровольно не уморил себя голодом.

Тека тряслась всем телом, когда ее богочтимый и богоподобный Набусардар угрожал ей самыми страшными карами, если по возвращении из Вавилона не застанет Устигу в полном здравии. Он поклялся всеми семью демонами, что не оставит в живых ни одного человека во дворце, если с персом что-либо случится.

Набусардар по зрелом размышлении понял, насколько важно для него сохранить Устиге жизнь и как безнадежно он испортил бы себе все, если бы расправился с ним немедленно. Показания Устиги будут одним из красноречивейших доказательств враждебных замыслов персидского царя. Его снедали тревожные опасения при мысли о необходимости оставить дворец и ехать на заседание государственного совета. Что, если он не застанет Устигу живым? Эти страхи привели его в состояние крайнего раздражения, что сразу почувствовала на себе вся прислуга.

Рассыпая угрозы, злобно сверкая глазами, покинул он Борсиппу и поспешил в свой вавилонский дворец, который отличался истинно княжеской роскошью и где госпожой была Телкиза. Отсюда он собирался отправиться прямо на совещание, час которого неумолимо приближался.

Не один Набусардар, но и весь царский дворец был охвачен необычайным волнением. О совещании шептались во всех уголках Муджалибы. С утра во дворце только и было разговору что о совещании, к нему готовились все невольники, повара, водоносы, садовники, пажи, царские чиновники, царские советники и сам царь.

Больше всего волновало оно женскую половину дворца, где наложницы царя – а их было без малого около тысячи – коротали минуты вынужденной верности в сплетнях и развлечениях. Все они ради подарков и золота соперничали между собой в борьбе за благосклонность и любовь Валтасара, однако любая из них не задумываясь готова была ему изменить. Их любовь к повелителю была лицемерной, и не одна из них втайне вздыхала о победоносном Набусардаре. Вечные пленницы золоченой тюрьмы, они мечтали о сильных мужских ласках, на которые изнуренный сладострастием царь был неспособен. Пренебрегая угрозой смерти, наложницы царя изыскивали всевозможные лазейки, чтобы обмануть своего повелителя. И по крайней мере мысленно каждая из них изменила ему бесчисленное множество раз.