Гэри Дженнингс - Тропой Предков

— Мои братья по Святой католической церкви, — сказал мне как-то отец Антонио, — вслух громко сокрушаются, что так много белых мужчин предпочитают своим законным жёнам мулаток. Но я много раз видел, как эти прелестные женщины навещают самих священников через заднюю дверь церкви.

Пинок кабальеро возмутил меня. Вообще-то к léperos относились хуже, чем к собакам, и ничего удивительного в подобном отношении не было, но я воспринимал обиду острее, чем другие полукровки, ибо был образован лучше многих испанцев. Я уж не говорю об их женщинах, пусть те даже рядились в шелка и проживали в особняках. Я имел все основания гордиться своей образованностью, ибо не только читал и писал на испанском, но и свободно говорил на науатль, языке моих предков ацтеков. А ещё я весьма прилично знал — нет, не стоит скромничать, — я превосходно знал латынь и греческий. Я читал произведения классиков на трёх языках, а ошиваясь на пристани, поднахватался разговорных фраз из трёх местных наречий. Я так легко воспринимал на слух иностранные языки, что мой добрый покровитель называл меня порой маленьким попугаем.

Конечно, отец Антонио строго-настрого запретил мне открывать эти умения кому бы то ни было.

— Никогда не разглашай свои познания, — предупредил он меня на самом первом уроке и повторял это предостережение на каждом последующем. — Инквизиторы нипочём не поверят, что lépero мог научиться грамоте без пособничества Люцифера, и уж они сумеют убедить тебя сознаться в этом, а заодно и открыть имя того, кто, кроме нечистого, учит lépero грамоте. Поверь мне, есть уроки, которые ни тебе, ни мне усваивать не захочется. Я уж это знаю. Так что не вздумай похваляться своими познаниями, если не хочешь сгинуть понапрасну в застенках инквизиции. Не думаю, чтобы тебе не терпелось угодить на дыбу и познакомиться с пыточными клещами.

Я усвоил этот урок священника так же твёрдо, как спряжение латинских глаголов: amo, amas, amat.

А ещё падре Антонио внушал мне (между прочим, то же самое утверждают классики), что носители шпор ошибаются, ставя во главу угла pureza de sangre, чистоту крови. Кровь ни в коем случае не определяет ценность человека. При равных условиях иной метис может не только сравниться с чистокровным доном, но и превзойти его. Я был тому живым подтверждением. Но подобно индейцам, которые скрывали ненависть под стоической маской безразличия, я тоже сдерживал свою ярость, зная, что надменные gachupines ничем меня не лучше. Будь у меня серебро и золото — и прекрасная карета, щегольской наряд кабальеро, клинок из толедской стали и ослепительно красивая любовница-мулатка, — я тоже был бы un hombre macho de le gachupin grande, великим мужем, носителем больших шпор.

Юная испанская девушка в зелёном струящемся платье, отделанном белым шёлком, вышла из ближайшей ювелирной лавки, и я двинулся наперерез, чтобы изобразить перед ней увечного урода, и уже был готов начать канючить и причитать, когда вдруг увидел её лицо. Меня словно громом поразило: взгляд девушки буквально приковал меня к мостовой. Я уже не мог корчиться, ползая на коленях и изображая дурачка, мне в тот момент было бы проще остановить солнце.

У юной испанки были тёмные застенчивые глаза, нежное личико с белой кожей, как это бывает у знатных дам, которым не приходится трудиться под открытым небом, и длинные чёрные волосы, густые и блестящие, ниспадавшие роскошными волнами. Будучи ещё совсем девочкой, на год или на два моложе меня (а мне тогда только-только исполнилось пятнадцать), эта удивительная красавица держалась с царственной грацией. Пройдёт совсем немного времени, и благородные испанские кабальеро будут насмерть биться на шпагах ради одного её благосклонного взгляда.

Тут следует отметить, что даже в Новой Испании кабальеро проявляли по отношению к сеньоритам благородного происхождения подобающую галантность. Поэтому, когда путь прелестнице преградила лужа, оставшаяся после прошедшего ранним утром дождя, я тоже почувствовал себя обязанным свалять дурака, изобразив рыцаря. Сняв свою manta, индейское одеяло, которое я носил перекинутым через правое плечо, я устремился к ней со словами:

— Сеньорита! Бернальдо де Карпио, рыцарь Кастилии, приветствует тебя!

Бернальдо, конечно, был излюбленным героем испанцев, уступавшим в их сердцах разве что Сиду Кампеадору [12] Сид Кампеадор (наст, имя Родриго Диас де Бивар) (между 1026 и 1043-1099) — испанский рыцарь, прославившийся подвигами во время Реконкисты (освободительной борьбы коренного населения Пиренейского полуострова против арабов). Воспет в «Песне о моем Сиде» (XII в.) и трагедии П. Корнеля «Сид». . Он победил французского героя Роланда в битве при Ронсевале и избавил полуостров от завоевателей. Подобно многим другим персонажам испанских эпических поэм, Бернальдо был впоследствии предан собственным королём, проявившим чёрную неблагодарность, и сгинул в изгнании.

Когда я, устремившись навстречу красавице, широким жестом бросил свою manta поверх лужи и с поклоном пригласил девушку ступить на неё, глаза незнакомки расширились. Она замерла на месте как вкопанная, а её щёки залил румянец. Сперва мне показалось, что девушка сейчас прикажет мне убраться с глаз долой, однако потом я понял, что ей с трудом удаётся сдержать улыбку.

Но тут из лавки ювелира вслед за ней показался испанский юноша, паренёк на год или два моложе меня, но уже такой же рослый и значительно более мускулистый. Кожа у него была темнее моей, а всё лицо в оспинах, и он, похоже, пребывал в мрачном настроении. Очевидно, испанец приехал сюда на лошади, потому что на нём были серые штаны для верховой езды, красная безрукавка поверх полотняной сорочки в тон, чёрные кавалерийские сапоги до колен, украшенные злобно острыми шпорами, и в руке он держал хлыст, каковым с размаху и хлестнул меня по левой щеке.

— Убирайся отсюда, грязная свинья, вонючий lépero!

Меня буквально захлестнула волна ярости. Я прекрасно знал, что если сейчас отвечу на удар, то меня запорют до полусмерти, а потом отправят на рудники, ибо нет худшего преступления, чем нападение на gachupin. Но в тот момент мне было на это плевать. Когда наглец замахнулся снова, я сжал кулаки и двинулся ему навстречу.

Но девушка встала между нами.

— Прекрати! Оставь его в покое.

Она развернулась ко мне, выудила из кармана монетку и вручила её со словами:

— Возьми и ступай.

Выхватив manta из грязной воды, я швырнул монету в лужу и ушёл.

Может быть, тогда во мне впервые по-настоящему всколыхнулась гордость. Та самая гордость, что, как и улыбка юной красавицы, впоследствии ещё не раз вернётся, чтобы преследовать меня повсюду.

Гром пушек из гавани возвестил о том, что архиепископ сходит на берег. Текущая в ту сторону толпа увлекла меня к причалам, где встречали большие корабли. Шесть недель назад сорок одно судно казначейского флота вышло из Севильи. Шестнадцать кораблей держали путь в Веракрус, тогда как остальные направились в другие порты Карибского моря — местами их назначения были Куба, Пуэрто-Рико, Эспаньола [13] Одно из названий острова Гаити в колониальный период(1492-1804). и Ямайка.