Уильям Дитрих - Бич Божий

— Он убил своего брата?

— Так было нужно, — буркнул гунн.

— Но её оставили в живых?

— Она просто родственница и никому не угрожает. Аттила подарил ей это селение. А если бы не подарил, кровная месть продолжалась бы до сих пор. Так что её селение — коносс.

Ещё одно неведомое мне слово.

— А что такое коносс?

— Это плата за кровный долг. Человека, пойманного при краже скота, могут убить или отпустить, если он или его родственники готовы отдать коносс, заплатив владельцу скота. Жизнь можно выкупить, заменив её стоимость разными товарами. Или обменять одну жизнь на другую. Аттила и Бледа больше не могли вместе править, и все знали, что кто-то из них должен был умереть. Аттила убил Бледу и заплатил коносс его жёнам.

Я осмотрелся по сторонам. Хижина показалась мне слишком скромной платой за жизнь мужа, бывшего короля гуннов.

— Могущественный правитель вроде Аттилы сам решает, каким будет коносс — щедрым или скромным, — лукаво заметил Бигилас.

— А беспомощная женщина вроде меня сама решает, какой дар она согласна принять, чтобы сохранить мир, — откликнулась Аника, несомненно слышавшая наш негромкий разговор. Я уловил в её голосе грусть, но она быстро успокоилась и добавила: — Я предлагаю свой кров любым путешественникам здесь, в степи. А наши женщины охотно согреют вас перед сном.

Что это значило?

В ответ до нас донеслись лёгкие шаги и тихий, ласковый смех. Мы обернулись. В комнату проскользнула дюжина хорошеньких молодых женщин, закутанных в покрывала, укрывшие их от вновь зарядившего дождя. Глаза женщин ярко блестели, а под затейливо расшитыми платьями угадывались соблазнительные формы. Я обратил внимание на их башмачки из мягкой оленьей кожи, слегка влажные от мокрой травы. Девушки хихикали, робко поглядывая на нас. Их тонкие запястья украшали изящные золотые кольца, а кружева изгибались на холмиках груди. Я растерялся от нахлынувших чувств. Прошла не одна неделя с тех пор, как я видел молодых женщин, и после долгого воздержания девушки просто очаровали меня.

А вот Максимина это зрелище скорее напугало.

— В какой Гадес [34]мы попали и что это, чёрт возьми, такое? — спросил он переводчика.

— Мы не в Гадесе, сенатор, а в настоящем раю, — радостно отозвался Бигилас. — У гуннов и других кочевников есть обычай предлагать гостям своих женщин.

— Предлагать? Вы хотите сказать, для секса?

— Так поступают язычники.

Отнюдь не расстроенный печальной историей Аники, Эдеко воспользовался представленной возможностью: он схватил пухленькую хихикающую девицу и утащил её из комнаты. Скилла выбрал златокудрую красотку, без сомнения, дочь пленников или рабов, а Онегез указал на рыжеволосую. Я не мог оторвать глаз от жгучей брюнетки со сверкающими кольцами на пальцах, но перенервничал от возбуждения. Разумеется, отец посвятил меня в таинства плотской любви, познакомив с константинопольскими куртизанками, но мой опыт был достаточно ограничен. К тому же я вырос в благочестивом христианском городе со строгими нравами и не представлял себе, каково лежать в постели с девушкой иной веры и культуры.

— Конечно нет, — заявил Максимин и повернулся к Анике.

— Передайте ей нашу благодарность, но мы христиане, а не язычники, и у нас иные обычаи.

— Но, сенатор, — взмолился Бигилас, — это их обычай.

— Мы произведём лучшее впечатление на Аттилу, если будем вести себя со стоическим достоинством, подобно нашим римским предкам. Нам незачем копировать варваров. Ты так не думаешь, Ионас?

Я затаил дыхание.

— Но мы же не хотим их обижать.

— Скажите ей, что в нашем мире у мужчин одна жена, а не несколько. Мы уважаем наших женщин и ни с кем ими не делимся, — продолжал настаивать Максимин. — Эти девушки очень милы, они просто очаровательны, но мне будет куда удобнее спать одному.

— А если речь идёт не о дипломатах... — простонал Рустиций.

— Они только выиграют, последовав их примеру, — жёстко отрезал сенатор.

Сопровождавшие нас гунны проснулись на рассвете. В отличие от нас все они выглядели довольными, а их женщины хихикали, подавая нам завтрак. Мы вновь тронулись в путь, и нам сказали, что до Аттилы можно доехать за два дня.

Скилла подъехал ко мне и поинтересовался:

— Ты не взял женщину на ночь?

— Максимин запретил нам, — вздохнул я.

— Он не любит женщин?

— Я не знаю.

— Почему он не разрешил тебе спать с женщиной?

— В нашем мире у мужчин одна жена, и они хранят ей верность.

— А ты женат?

— Нет. Женщина, за которой я ухаживал, отвергла меня.

— Она царапается?

— Ну, вроде этого.

— Знаешь, девушки, которых не выбрали, были очень обижены.

У меня разболелась голова от выпитого на ночь камона.

— Ты прав, Скилла, девушки были одна лучше другой. Я просто подчинился приказу.

Он покачал головой.

— Глава вашей миссии глуп. Зачем хранить семя взаперти, что в этом хорошего? Так недолго и ослабеть, а потом начнутся разные беды.

«От нашей империи осталось одно название, — подумал Флавий Аэций, продолжая инспектировать форт Сумилосенна на берегах германской реки Неккар. — И такой же пустышкой становлюсь я сам. Генерал без нормальной, достойной армии».

— В наши дни трудно найти камни, поэтому мы укрепили стены деревянными подпорками, — смущённо объяснил ему трибун, водивший генерала по крепости. — Некоторые из них подгнили, но мы все заменим, как только сюда привезут новые, из Медиолана [35]. Видите ли, местные патриции неохотно отдают древесину...

— Неужели ты не можешь научить своих солдат укладывать камни, Стенис?

— У нас нет извести и денег на её покупку, командир. Мы уже два года в долгах, и торговцы нам больше ничего не поставляют, зная, что мы никогда не расплатимся. Да и солдаты не берутся сейчас за тяжёлую работу, утверждая, что это задача рабов и крестьян. Эти варвары — наши наёмники — воспитаны иначе. Они любят воевать, но вот учиться строить или сверлить — ни в какую...

Аэций не ответил ему. В чём тут дело? Он слышал подобные жалобы, повторявшиеся с некоторыми вариациями, от устья Рейна до этого аванпоста на восточной стороне Чёрного леса [36]. В сущности, он слышал их всю свою жизнь. В армии никогда не хватало солдат. Ей никогда не хватало денег. Никогда не хватало оружия, камней, хлеба, лошадей, катапульт, сапог, плащей, вина, шлюх, официального признания или чего-нибудь ещё, необходимого для охраны бесконечных римских границ. Гарнизоны перестали походить на армейские подразделения, поскольку каждому воину было позволено одеваться и вооружаться на своё усмотрение. В результате солдаты и их командиры часто щеголяли в непрактичном и весьма своеобразном обмундировании.