Уильям Дитрих - Бич Божий

Мне пришлось опуститься на колени и прижать ноги к полу, чтобы потушить их, но пламя не унималось. Пожар разгорался всё сильнее, и я закашлялся от дыма.

— Плана!

Мне никто не ответил. Я видел лишь огонь, преградивший дорогу к задней двери, но затем заметил поодаль от неё Гуэрнну, наблюдавшую за мной сквозь пелену дыма. Я пригнулся и, заорав, бросился вперёд. Моя одежда загорелась, когда я словно пролетел сквозь бушующее пламя.

Германская девушка взвизгнула и скрылась.

Я кинулся к кровати Аттилы и был готов разрубить тирана пополам. Но ложе оказалось пустым. Я закружился, глядя по сторонам, и не увидел ни кагана, ни Планы.

Огонь добрался до деревянных стен. Жар переливался волнами, и они с пульсирующими толчками подкатывались ко мне. Я закашлялся.

— Плана!

Ответа по-прежнему не было. Кровать Аттилы вспыхнула, и пламя осветило дыру в полу, ведущую к подземному проходу, но как только я её обнаружил, туда перекинулся огонь.

Потолочные балки с треском заполыхали. Я должен был как-то выбраться из зала и снова нырнул в центр гигантского костра, продвигаясь к центральному входу. Пламя шипело, обжигая мои едва затянувшиеся раны, и я то падал, то поднимался, то катался по полу, корчась от боли. Наконец мне удалось приблизиться к двери в зал. От слабости я с трудом держался на ногах и по-прежнему кашлял. Снаружи раздавались крики и кто-то громко трубил в рог. Я тащил тяжеленный меч, и на мне был гуннский шлем. Что мне делать? Цель моего побега как будто исчезла в клубах дыма. Я потерял женщину, ради которой появился здесь, во дворце, и зачем мне этот меч? Однако Плана пожертвовала собой, чтобы дать мне время скрыться. «Постарайся спасти империю», — сказала она мне. То же самое говорил и Зерко.

У меня защемило сердце, когда я подумал о масштабе поставленной задачи. Я распахнул дверь и выкрикнул по-гуннски:

— Римляне напали на Аттилу!

Мимо меня ко входу промчались солдаты.

— Принесите воды, чтобы спасти кагана! — приказал я им.

В дыму и суматохе никто не заглянул под мой шлем и не обратил внимания на плащ.

— Он велел мне сохранить меч!

Дым продолжал валить из покоев Аттилы, и до меня донеслись одновременные выкрики сотен голосов. Я обернулся. Во внутреннем дворе царил хаос. Гунны неслись к воротам за помощью, и даже рабыни выбежали из бараков, надеясь отыскать убежище за стенами владений кагана. Я присоединился к этому потоку, прижав меч к груди. Он больно ударял меня на бегу. Затем я схватил поводья лошади, с которой только что спешился всадник, вскочил в седло и, обмотав меч петлёй аркана, повесил его на спину. Огонь объял уже весь дворец Аттилы. Плана бесследно исчезла. И каган тоже.

Мне некуда было возвращаться, и я галопом поскакал к Тисе. Моё сердце словно окаменело, в горле першило от дыма, и я не мог оправиться от шока. Как же мне не повезло! Сначала я лишился Рустиция, а сейчас — Планы. Хорошо, если она быстро и без мучений сгорела в огне, твердил я себе. А если они выжили и спустились в подземный переход? Что с ней сделает Аттила? Мне не хотелось даже думать об этом.

Весь лагерь гуннов пришёл в движение. Многие, увидев огонь, решили, что на них напали. Полуобнажённые воины выбежали из своих жилищ с мечами наперевес и полунатянутыми луками и принялись искать врагов. Матери выгнали из домов испуганных детей. Всадники сновали взад-вперёд диким галопом. Я затерялся в толпе обезумевших и разъярённых гуннов и без труда домчался до берега, так ни с кем и не столкнувшись. Затем я на всём скаку бросился в Тису — брызги воды забелели в лунном свете, как молоко, и течение отнесло меня с лошадью вниз, отдалив от ярко пылавшего огня. На другом берегу мой конь выпрямился и отряхнулся, а после вновь помчался галопом по мокрой от росы траве к кольцу тёмных деревьев, где, как предполагалось, нас поджидал карлик.

Я уже почти добрался до цели, когда украденный мною конь попятился, отпрянув от появившегося передо мной человека. Фигура двинулась ко мне с копьём в руках, и, прежде чем я успел хоть как-то отреагировать, копьё вонзилось лошади в грудь, а перевязанный арканом меч перевернулся и с грохотом упал на землю, больно задев мою ногу. Пойман! Огромный меч потащил меня за собой. Человек, атаковавший меня, замаячил над умирающей лошадью, а из-за дерева появился второй нападавший, похожий на маленького ребёнка, но с длинным ножом. Наверное, это даже к лучшему, подумал я, пускай убивают, если план всё равно провалился. Однако когда я напрягся, собираясь отразить удар, то понял, кто на меня набросился.

— Зерко! Это я! — воскликнул я по-латыни. — Юлия!

Карлик остановился, а его жена помедлила и с силой вырвала окровавленное копьё из моей гибнущей лошади. Она подняла его и была уже готова проткнуть меня насквозь, но вдруг опустила оружие и удивлённо спросила:

— Почему ты оделся как гунн? И где Илана? Мы так не планировали.

Я опустил голову и понизил голос:

— Я не смог её спасти. Аттила схватил её, когда мы разожгли огонь. — Слёзы выступили из глаз и полились по моим щекам.

— Он мёртв?

— Не знаю. Вряд ли.

Зерно ощупал меня.

— Но ты взял меч.

Я оттолкнул карлика.

— К чёрту этот проклятый меч!

Зерко вернулся и разрезал петлю аркана у меня на шее, высвободив мой трофей.

— Вот что важно, Ионас Алабанда. Это и украденное мной. Конечно, мне жаль твою женщину, но меч и моё «сокровище» спасут множество других женщин. Тысячи, десятки тысяч женщин.

— А что ты украл?

— Ты не единственный, кто был занят сегодня ночью. Я посетил греческого лекаря, который мог бы предать империю. А вернее, чуть не предал её. И он решил нас сопровождать. Мы связали его, как свинью.

— Мы берём с собой Евдоксия после того, как не сумели убить Аттилу?

Одно безумие громоздилось на другое.

— Наш обходной манёвр не удался!

— Если Гейзерих объединится с Аттилой, то мой хозяин, Аэций, должен об этом узнать. Пусть сам предатель передаст ему эту новость. Кроме того, отсутствие лекаря может поставить гуннов в тупик. Тогда они ещё больше растеряются. Вполне вероятно, что они сочтут его двойным изменником и тайным союзником Рима. А это затормозит планы Аттилы, если их ещё не уничтожил твой пожар.

Я мрачно покачал головой. Все события развивались вопреки моим ожиданиям. Освободившись от громоздкого оружия, я смог вынуть ноги из стремян мёртвого коня и спешиться. Чувствовал я себя ужасно: избитый, ободранный, обожжённый, весь в синяках от падений, утомлённый бессонной ночью в душном кувшине и опустошённый потерей Планы. В полумиле от нас бежали люди, освещённые языками пламени, вырывавшегося из дворца кагана.

— Но разве украденное нами стоит жизни Планы?