Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

— Я так вспотел, как будто самолично устанавливал эту махину, — проворчал он себе под нос. — Небуненеса ко мне!

Содрогающийся всеми жирными складками своего тела толстяк подбежал к трону и упал к ногам царя Египта.

— Ты не смог выполнить мой приказ, Небуненес, — сдвинув брови, проговорил фараон так громко, что все придворные услышали его слова. — И я теперь хорошо вижу, что ты не способен справиться с обязанностями, возлагающимися на тебя твоей должностью. Отныне ты не главный архитектор страны. Я назначаю на эту высокую должность, которая требует больших знаний и умения, Аменхотепа, сына Хапу. Он доказал, что отлично справляется со всеми обязанностями главного архитектора. А его первым заместителем будет приёмный сын Эйе. Они смогут осуществить мои великие планы.

— О, я несчастный! — Небуненес стал посыпать голову пылью. — Я потерял должность, которую наследовал у отца и деда! Бедный мой сынок, он не займёт место отца!

— Уберите этого жалкого выродка прославленного рода, — брезгливо приказал Тутмос, глядя на жирную тушу, корчащуюся в пыли у него под ногами. — И запомните: отныне никто не сядет на место своего отца без нужных знаний и опыта. Запомните это все! А теперь пусть фиванский народ веселится. Амон и дед мой смотрят на нас и радуются. Да принесём достойные дары нашим божествам!

Тутмос подошёл к подножию памятника. Там со связанными за спиной руками на коленях стояли десять высокопоставленных пленников, захваченных при усмирении восстания в стране Ретену и в Северной Финикии. Жрецы Амона и жрицы Хатхор громко запели гимн во славу богов столичного града Фивы. Фараон взмахнул золотой булавой, которую ему подал верховный жрец Амона Дуафу, и размозжил голову одному из покорённых азиатов. Фиванский народ радостными криками приветствовал первую и самую ценную жертву своим богам. Затем настала очередь остальных пленников. Мелкие царьки и князья Палестины, Финикии и Сирии, или стран Ретену, как называли их древние египтяне, с ужасом смотрели на эту назидательную сцену. Каждый из них мог оказаться на месте несчастных пленников, приносимых в жертву свирепым египетским богам. Когда подошла очередь последней человеческой жертвы, азиатские властители все как один упали лицом в пыль перед беспощадным и великим фараоном.

Царь Египта поклонился статуе деда, сел на позолоченное кресло паланкина {55}, и чёрные рабы проворно понесли его по улицам столицы. Фараон возвращался в свой дворец. Официальная часть праздника была завершена. Теперь пришло время повеселиться. На городских площадях возбуждённые фиванцы усаживались за обильно накрытые столы. Пиво лилось рекой. Запах жареного мяса витал над огромным городом. До глубокой ночи в столице раздавались песни и крики подвыпивших горожан. Праздник удался на славу. И боги, и простые фиванцы были довольны великим и мудрым правителем Тутмосом Четвёртым.

Лёгкий ветерок с реки колыхал верхушки пальм в саду дворца царицы Мутемуйа, главной жены фараона Тутмоса. Было позднее утро. Солнце уже сильно припекало, но в аллее, крытой густыми виноградными лозами {56}и тянувшейся по берегу большого квадратного пруда, было относительно прохладно. Здесь не спеша прохаживались супруга фараона и её отец, царь Митанни Артатама. Редкие блики солнца, пробившиеся сквозь плотный полог из крупных тёмно-зелёных листьев, мягко скользили, перемежаясь с синими тенями, по белому полупрозрачному платью женщины, плотно охватывающему её коренастую невысокую фигуру, и по пурпурному одеянию мужчины, ниспадающему роскошными складками.

— Моя дорогая дочка, — вкрадчиво проговорил царь Митанни, блестя крупными и живыми, несмотря на его солидный возраст, глазами, — я не прошу у твоего великого царственного супруга ничего невозможного. Мне нужны только золото и египетские гарнизоны в крепостях на северной границе с хеттами.

— Зачем тебе ещё золото, папа? — иронично улыбнулась царица. — На тебе золота столько, что глаза слепит, когда на тебя падает солнечный свет. На эти украшения ты можешь нанять тысячи отборных воинов из Вавилона и защитить свои северные границы.

— И ходить сирым и босым, как последний степной пастух? — взмахнул руками недовольный Артатама, явно не принимая эту шутку. — Дорогая моя дочурка, я не так силён, как это было в прежние дни, когда все соседи трепетали, услышав шум приближающихся колесниц моего войска. Теперь мне надо очень много золота, чтобы подкупать алчных и злобных торгашей — ассирийцев — и натравливать их на диких горных медведей — хеттов. Ведь и те и другие зарятся на наши земли. Я могу только тогда спать спокойно, когда они воюют между собой. А сколько мне нужно золота и серебра, чтобы поддерживать извечную вражду между вавилонянами и их двоюродными братьями, жаждущими первенства, — ассирийцами! Когда эти родственники по крови грызутся между собой, я могу спокойно устанавливать контроль на всех торговых путях на востоке и отхватывать изрядные куски их земель под видом защиты от набегов соседей. Но если один кровожадный свирепый хищник на моих восточных границах сожрёт другого, то он тут же обратит свою алчную пасть на меня. Ну и чем я смогу защититься, как не египетскими гарнизонами и золотом?

— Я это хорошо понимаю, папочка, — египетская царица хитро взглянула на смуглое лицо отца, обрамленное кудрями седых волос, — и я, конечно, могу повлиять на мужа. Да и в моём дворцовом хозяйстве есть кой-какое золотишко. Но ты же отлично знаешь, что такая услуга с моей стороны потребует ответных действий с твоей.

— Я готов сделать всё, что ни пожелает моя любимейшая дочь, мой самый драгоценный перл среди всех прочих отпрысков, — сладко проворковал Артатама, пытливо вглядываясь в круглое лицо главной супруги фараона, покрытое толстым слоем пудры и румян. «Она сейчас будет выторговывать мой престол для своего сыночка!» — подумал про себя царь Митанни.

Сложив полные голые руки под высокой грудью, затянутой в белые тончайшие льняные покровы, Мутемуйа стала перечислять:

— Во-первых, папочка, ты должен перестать интриговать за нашей спиной с князьями страны Ретену, а также с хеттами, подзуживая их против нас.

— Вой, вой, вой! — закачал головой, выпучив крупные влажные карие глаза, её собеседник. — Как может моя любимейшая дочь говорить такие слова родному отцу и вернейшему союзнику могучего владетеля Египта? Разве я когда-нибудь позволял себе затевать враждебные интрижки за спиной своего союзника и просто благодетеля, твоего мужа, да ещё с его подданными?

— К сожалению, позволял, папочка, — ехидно улыбаясь, ответила дочка и погрозила отцу толстым и коротким пальцем. — Даже здесь, в столице Египта.