Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

— Ладно, пора расходиться, — проговорил Ментухотеп и снова хрустнул пальцами. — Не то шпионы фараона точно ему донесут, что мы тут в саду битый час о чём-то перешёптывались. Давайте выпьем для виду вина и по домам. Завтра и вправду тяжёлый день будет.

Вскоре аристократы разъехались, так и не решив, что же можно противопоставить зарвавшимся простолюдинам, проворно лезущим во всевозрастающем количестве поближе к престолу.

Наступило утро дня, торжественного для всей столицы. Горожане очень любили массовые работы, которые заканчивались праздниками. Как только солнце поднялось над серо-жёлтой кромкой восточных гор и затопило яркими лучами улицы и площади огромного города, люди окружили статую фараона Тутмоса Третьего, поставленную на большие деревянные салазки. К ним привязали восемь длинных канатов, за которые должны были тянуть больше тысячи человек. Молодой жрец вскарабкался на колени статуи и с большим рвением окуривал каменный лик благовонным дыханием терпентина. Второй жрец стоял у подножия и разбрызгивал воду из кувшина, смешанную с благоухающим розовым маслом. Рядом с работниками, уцепившимися за верёвки, бегал главный архитектор, толстый Небуненес, размахивая позолоченным посохом и брызгая слюной. Он пытался отдавать какие-то приказания вконец сорванным голосом, но его просто не было слышно. В конце концов высокий, загорелый до черноты приказчик решил взять инициативу в свои руки и громко рявкнул:

— Хайя!

Его поддержала толпа, расположившаяся по обочинам дороги, идущей к храму.

— Хайя! — Усиленный тысячами глоток призывный вопль облетел весь город, вспугнув множество голубей, которые тучами вспорхнули над плоскими крышами.

Рабочие упёрлись ногами в пыльную землю и, напрягая мышцы всего тела, рванули верёвки. На сотнях загорелых шей жилы надулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Наконец-то салазки со статуей тронулись с места. Под полозья несколько человек начали проворно лить из кувшинов воду и жир, чтобы они лучше скользили. Со скрипом, хрустя о мелкие камни дороги, статуя поплыла по улицам города. Огромная толпа горожан сопровождала её приветственными криками и рукоплесканиями. Жрецы продолжали окуривать статую благовониями. Жрицы Хатхор {53}— владычицы Фив, потрясая цитрами и трещотками, пели гимны во славу Амона и Тутмоса Третьего. Рядом извивались танцовщицы и акробаты.

Вскоре шумная и живописная процессия приблизилась к главному храму столицы. Здесь перед двумя высокими башнями-пилонами должна была быть установлена статуя. Напротив храма на помосте, богато украшенном дорогими тканями, отливающими пурпуром и золотом, уже восседал на троне фараон {54}. На его голове сиял золотой урей, вделанный в лоб голубого шлема. Рядом в невысоких креслах сидели сыновья правителя: Яхмос и Аменхотеп. Вместе с младшим сыном царя Египта на широком кресле расположилась и его молоденькая жена — Тии. Внимание толпившихся вокруг повелителей придворных привлекала прежде всего она. Но молодая женщина сидела неподвижно, словно каменная, с невозмутимым лицом. Внезапно она вздрогнула, почувствовав на себе обжигающий взгляд. Это был Эйе. Он тоже находился в свите придворных, но стоял вместе со своим учителем чуть в стороне. Тии скосила свои чудесные голубые глаза, которыми так восхищалась вся столица, и увидела его в первый раз с того злополучного утра, когда упала в обморок на пристани Ипу, а очнулась в объятиях царевича. Её поразило новое, незнакомое выражение лица Эйе. Надменно-жестокое, оно было странно неподвижно. Тии побледнела. По её вискам и шее потекли струйки пота.

— Что-нибудь случилось? — заботливо склонился к жене влюблённый царевич, чутко уловив изменение настроения своей супруги.

— Ничего, Хеви [10], ничего, — успокоила его Тии, — наверно, просто солнце голову напекло.

Аменхотеп привстал и ударил позолоченным посохом стоявшего рядом чёрного нубийца с розовым зонтом.

— Как держишь, скотина?! Я же сказал, чтобы ни один луч солнца не коснулся её головы! Шкуру сдеру с живого! — зарычал он не своим голосом.

Все вокруг удивлённо обернулись. Это было так непохоже на всегда сдержанно-изящного законодателя мод столицы.

— Ишь как жёнушка-то его оседлала, пылинки самолично готов сдувать с неё! — рассмеялся наследник престола Яхмос, сидящий по правую руку от своего отца.

На этот раз он был одет тщательно, с подобающей для его положения роскошью. Но видно было, что его массивное тело тяготили складки изысканной одежды и многочисленные драгоценности, которыми он был увешан с ног до головы. Он почёсывался и подёргивал всем своим мощным телом, как застоявшийся в стойле жеребец.

— Ничего, всё в жизни проходит, — грустно улыбнулся фараон, поглядев на младшего сына, суетящегося вокруг молодой жены. — Вот кончится медовый месяц, потом она забеременеет, родит, цвет щёчек поблекнет, глазки выцветут, и наш Хеви будет уже заглядываться на другую молоденькую красавицу. Такова жизнь!

— Ну вот, наконец-то статую подвозят. Я думал, что Небуненес только к вечеру её приволочёт, — повернул Яхмос голову в сторону появившейся у храма процессии.

— Сейчас начнётся главное испытание. Жалею, что не поручил это дело другим, — негромко, чтобы его услышал только старший сын, проговорил фараон.

Он глубоко вздохнул и вместе со всем своим двором и гостями с замиранием сердца стал наблюдать, как огромную статую с помощью рычагов и лебёдок стали поднимать с салазок, чтобы установить на высокий пьедестал. Но тут случилось непредвиденное. Несколько тросов со звоном лопнуло, статуя накренилась.

— Держите её! Держите! — завизжал на всю площадь Небуненес и кинулся к рабочим, с трудом удерживающим в руках верёвки.

Однако статуя продолжала угрожающе крениться в сторону помоста.

— Отец, я думаю, тебе надо отойти в сторону, — проговорил Яхмос, вставая и, как в бою, загораживая своей широкой грудью фараона.

— Архитектора Аменхотепа ко мне, быстро! — приказал Тутмос. — Что происходит? — коротко спросил он подошедшего к нему главного строителя заупокойного храма.

— Неправильно определили центр тяжести статуи, а также ошиблись с блоками, — спокойно ответил архитектор.

— Сможешь прямо сейчас исправить ошибки?

— Смогу, но вы, ваше величество, на всякий случай пройдите чуть подальше.

— Действуй! А я никогда не бегал от опасности и сейчас этого делать не собираюсь, — усмехнулся фараон. — Принесите фруктов и холодного вина с водой, надо подкрепиться, не то, я смотрю, праздник затягивается, — приказал он.

Тутмос стал не спеша потягивать вино из любимого золотого кубка, в то время как весь двор с ужасом смотрел на накренившуюся гигантскую статую. Между тем архитектор Аменхотеп и его приёмный сын Эйе уверенно взяли в свои руки руководство всеми делами на площади. Из массивных кедровых брёвен были быстро возведены опоры, которые закрепили статую и не дали ей больше оседать набок. Блоки и верёвки поменяли местами по указанию архитектора. Громкие команды Эйе и его обжигающий хлыст расставили по-новому рабочих, и вот статуя выпрямилась и начала медленно подниматься вверх. Наконец под аплодисменты присутствующих каменный исполин Тутмоса Третьего встал на пьедестал. Вокруг него уже суетились жрецы с благовониями, танцовщицы и акробаты. Играли флейты, звенели систры, били несмолкаемую дробь барабаны. Горожане возбуждённо кричали, рукоплескали, кидали цветы к подножию памятника. Фараон облегчённо вздохнул.