Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Туземцы отступили от стола, округлив глаза, подняв брови и вытянув вперёд губы, через которые со свистом втягивали воздух. Это было выражением величайшего удивления.

Маклай выплеснул содержимое блюдца на лестницу и на землю, где спирт продолжал некоторое время гореть. Папуасы отскочили в сторону, дождались, пока огонь погас, и бросились со всех ног вон, скрывшись в лесу.

Через некоторое время они вернулись, а за ними шествовала вереница жителей Бонгу, а также островов Били-Били и Кар-Кар, которые, по-видимому, гостили в деревне. Различать жителей леса и островов было очень просто: у первых в качестве украшений были цветы, зубы собак и перья лесных птиц, а у вторых — преимущественно раковины, кости рыб, изделия из панцирей черепах. У островитян Кар-Кар, помимо всего прочего, были вымазаны чёрной глиной головы, а то и всё тело, тогда как обитатели Бонгу предпочитали краситься красной охрой.

Толпа, заполнившая площадку перед домом, была пёстрой. Несмотря на почти полное отсутствие одежды, каждый туземец позаботился о том, чтобы отличаться от других: причёской, цветом волос, размером и формой гребней; перьями попугаев, казуаров, голубей или петухов; крупными и небольшими серьгами, палочками или кольцами в носовых перегородках, подвесными кармашками и мешками, браслетами.

Все были воодушевлены одним желанием: увидеть, как пришелец поджигает воду. Вряд ли многие верили в такую возможность, но Туй убеждал сомневающихся и, обратившись к Маклаю, спокойно стоящему на веранде, попросил его снова поджечь воду.

Маклай не торопился. К просьбе Туя присоединились другие туземцы. Все ожидали чуда, хотя и не все были готовы уверовать в него.

Исследователь жестом просил подождать, вновь зашёл в свою комнатку, взял тарелку и налил в неё спирт. На веранде он отпил воду из стакана, а остатки вылил в тарелку. На поляне царила тишина. Казалось, и лес притих в ожидании (впрочем, в эту пору до наступления сумерек в лесу обычно тихо).

Попросив туземцев освободить место перед верандой, Маклай зажёг спирт. Вздох ужаса пронёсся над толпой. Николай Николаевич выплеснул «горящую воду» на освободившуюся площадку, и голубые искры и язычки запрыгали по траве.

Часть толпы остолбенела, другая пустилась наутёк с возгласами ужаса, третьи стали кричать, умоляя Маклая не зажигать моря!

Пришлось торжественно пообещать, что этого не произойдёт. Зная, что белый человек держит своё слово, папуасы успокоились. Уходя, они наперебой приглашали его в свои деревни. Остались только те, кто просили полечить их раны и язвы. Оказав им посильную помощь, Маклай с особой тщательностью промыл и перевязал раны на ноге ребёнка лет пяти, которого принёс отец. Последний так расчувствовался, что снял с себя ожерелье из раковин и надел его на учёного.

На следующий день пришло ещё больше больных. По-видимому, слава о чудотворце распространялась всё шире. Однако принимать лекарства внутрь папуасы остерегались, боясь от этого умереть. Но мазями и примочками пользовались с удовольствием и, пожалуй, с немалой пользой.

Один туземец из Били-Били жаловался на боль в спине и плечах. От Боя осталась бутылочка с кокосовым маслом, настоянным на каких-то травах. Маклай дал лекарство больному, объяснив, что надо натирать маслом суставы. Туземец тут же принялся за процедуру с видимым удовольствием. Вдруг остановился, соображая что-то. Вероятно подумал, что таинственный «оним» (лекарство) могущественного чужака способен нанести ему немалый вред или, если не убить, то превратить в какое-нибудь животное.

Туземец пришёл в сильное волнение, бросился к своему соседу и принялся усердно натирать маслом ему спину. Вскочив на ноги, он стал как сумасшедший метаться между другими товарищами по несчастью, стараясь помазать их тоже. Кто-то увёртывался от него, кто-то возмущался, а кто-то едва сдерживал смех.

Глядя на эту сцену, нетрудно было поверить, что люди, пусть даже из числа цивилизованных, могут порой заболеть или даже умереть от мнительности, а то и выздороветь, уверовав в магическую силу лекарства или целителя.

...Людям очень хочется верить в чудо. Их утомляет ход обыденной жизни. Они чувствуют, что в мире существуют великие тайны, бездна неведомого, но они не в силах понять, в чём эта тайна проявляется. Ведь для этого требуются тренированный ум и немалые знания. Вот и приходится утолять свою жажду мнимыми чудесами.

Помнится, в Библии есть рассказ о том, как священник Неемия к изумлению и ужасу присутствовавших возжёг жертвенный огонь с помощью воды. То место, откуда была взята горючая вода, стали называть Нафтар, что значит «очищение». Ясно, что Неемия зажёг не воду и не спирт, а светлую нефть. Но эффект был тот же, что и с демонстрацией папуасам горящей воды. То же происходит, когда в цирке фокусник приводит в изумление почтеннейшую публику. А сколько всяческих колдунов шаманов, месмеристов, спиритов оболванивают вполне грамотных и образованных людей!

Нет, род человеческий един и в этом отношении: в разные эпохи представители различных рас вели и ведут себя удивительно похоже. Если и бывают пророки, то их голос теряется в крикливом хоре лжепророков, лжечудотворцев, за которыми охотно устремляется толпа. Как панургово стадо, они готовы броситься в пучину, повинуясь своим примитивным инстинктам и дремучим предрассудкам.

Природа дала человеку в руки оружие —

интеллектуальную моральную силу, но

он может пользоваться этим оружием и

в обратную сторону, поэтому человек

без нравственных устоев оказывается

существом самым нечестивым и диким,

низменным в своих половых и вкусовых инстинктах.

н не любил людей.

Признаваться в этом не хотелось даже самому себе.

Конечно, он не был мизантропом, человеконенавистником. Просто не был расположен восхищаться людьми. Они вызывали у него главным образом раздражение с оттенком жалости. Подумать только, как щедро одарён при рождении каждый из нормальных здоровых людей! От разнообразнейшего мира животных отличает его самосознание и способность размышлять обо всём на свете, постигать умом Мироздание и самого себя, проникать мыслью в тайны природы.

Многое даровано человеку. Но как он распоряжается этим духовным богатством за несколько десятилетий своего существования? Чаще всего — совершенно бездарно. Почему?

На этот вопрос Маклай не находил определённого и убедительного ответа.

Некогда в студенческие годы — как давно это было, словно в другой жизни, хотя ещё не минуло и десяти лет, — они обсуждали эту тему с Александром Мещёрским, князем (из весьма небогатых). Обоих увлекала популярнейшая идея прогресса. Тем более что на своих лекциях Геккель, шествуя по стопам Дарвина, не раз упоминал о прогрессивной эволюции в царстве животных, вершину которой занимает человек современного вида и, точнее, европейского облика.