Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

— Это вам не Таити.

— Ах, таитяночки, — мечтательно произнёс бывший китобой. — Такие весёленькие, пухленькие. Всегда с веночками, как невесты, и всегда готовы тебя ублажить, как только пожелаешь, были б денежки.

— Да, чего здесь нет, того нет.

— Я же говорю, дикие люди, им денег не надо. А там, бывало, мужик сам к тебе подойдёт и предложит свою жену или дочку. Культурный народ.

— Разве плохо, что местные мужчины не торгуют своими женщинами? Даже прячут их от нас.

— Им-то, может, и хорошо, а вот мне плохо.

Из-за мыска показалась пирога с балансиром и настилом, на котором находилось трое туземцев. Маклай узнал в одном Бонема, старшего сына Туя. Он стоял во весь рост, грациозно балансируя на качающейся пироге. На голове его, увенчанной плотной шапкой тёмных волос, красовались перья и пунцовые цветы гибискуса.

В руках Бонем держал лук со стрелами, внимательно вглядываясь в воду в поисках крупной рыбы. Фигура туземца была пропорциональной, стройной, едва ли не в полном соответствии с канонами античной скульптуры.

Маклай окликнул его и пригласил в Гарагаси. Папуасы охотно согласились (словно они того и хотели). Учёный принялся зарисовывать причёску Бонема, а двум другим дал табак и указал им на кухонный шалаш. Выдержав процедуру позирования, Бонем принялся обновлять причёску, взбивая тонкие курчавые волосы большой гребёнкой. Через несколько минут голова его стала напоминать одуванчик огромных размеров и непривычно чёрного цвета.

А ведь некоторые серьёзные исследователи пришли к выводу, что среди папуасов имеется две разновидности или даже подрасы: с плотно прилегающими к голове мелкокурчавыми волосами и пышными, торчащими во все стороны.

Если бы подобные господа оглянулись вокруг себя и стали бы выделять подрасы белых людей по характеру причёсок, то их ждали бы ошеломляющие открытия в антропологии!

Вообще волосы папуасов для целого ряда исследователей стали представлять собой нечто таинственное и дремучее, полную противоположность предельно цивилизованным волосам европейцев. Мол, растут дикарские шевелюры не ровным покровом, а отдельными пучками, а сами волосы грубые, с толстыми корнями, напоминающие звериную шерсть.

Проще всего оказалось отобрать образцы волос туземцев. Туй выщипывал волосы на лице с помощью двух раковин, играющих роль пинцетов. Он согласился, чтобы в этой процедуре ему помог Маклай, и Николай Николаевич убедился при дальнейшем микроскопическом обследовании, что они тоньше, чем у европейца (если таковым считать Маклая), а корни у них мельче. Кстати, по этой причине выдёргивание волос причиняет папуасу сравнительно мало страданий.

Но вот — радостная удача! Пришли два гостя из Бонгу с мальчиком лет девяти, очень коротко обстриженным. Маклай, прохлаждавшийся в гамаке, предложил им табак, взял принадлежности для рисования и стал самым тщательным образом перебирать так и эдак короткие волосы на голове ребёнка.

Взрослые смотрели на эти манипуляции всё более недоумённо и встревоженно. Маклай делал с головой мальчика что-то непонятное. Что это? Зачем? Уж не последует ли он вслед за Боем на небо, в Россию?

Папуасы заявили, что им надо сейчас же уйти.

— Великолепно! — ликовал исследователь, делая последние беглые записи. Могло показаться, что в голове мальчика он обнаружил клад с драгоценностями. Да так, пожалуй, и произошло. Можно будет крепко озадачить приверженцев «пучковолосицы». Ничего подобного нет у местных жителей.

Кстати сказать, по части волосатости любой грек, армянин, а то и русский или англичанин даст девять очков вперёд папуасу. По этому признаку ближе вроде бы стоят к дикости европейцы, и в их числе достопочтенный и отменно волосатый Миклухо-Маклай, чем новогвинейцы или негры.

Помимо всего прочего, немаловажен факт, что туземцы привели к нему коротко стриженного мальчика, о чём просил их исследователь неоднократно. Ему уже стало казаться, что они то ли не могут, то ли упорно не хотят понять его просьбу. Оказывается, их сдерживало недоверие.

Тем не менее по какой-то причине гости-туземцы перестали приносить свежие кокосы. А он уже привык на поздний ужин лакомиться кокосовым молочком. При скудном и не слишком разнообразном питании это была ощутимая потеря.

Придя в Горенду, предварительно оповестив о своём посещении с помощью свистка, чтобы не пугать женщин, он направился прямиком в просторную буамбрамру, куда сразу пришли несколько мужчин. Без лишних церемоний напомнил, что давно не получал кокосов.

— У нас мало орехов, — отвечали они.

— Где же они?

В ответ они сослались на «тамо рус» (русских людей, матросов с «Витязя»), которые срубили много деревьев.

Маклай не поверил. Его возмутила эта отговорка: зачем клеветать на матросов, которым не было никакой нужды рубить плодоносные деревья.

Несколько туземцев, вскочив с полатей, повели его к окраине деревни. Там они указали на пни, оставшиеся от срубленных кокосовых пальм, приговаривая: «Ака, ака!» (нехорошо, нехорошо).

Действительно, вышло скверно. Пришлось согласиться с туземцами. Видно, кому-то из матросов или офицеров для того, чтобы набрать побольше кокосовых орехов, пришла в голову дикая мысль — срубить деревья. И невдомёк было пришельцам, что деревья эти появились здесь не случайно, не по причуде природы, а по воле и желанию людей, которые их вырастили и берегли.

Папуасы делали скорбные лица и говорили:

— Деревья хорошие... Кокосы есть можно, деревья рубить нельзя... Кокосовое дерево рубить — нехорошо.

Оставалось только согласиться.

Что же подумали о белых людях дикари, когда увидели, что те рубят плодоносящие деревья и всерьёз интересуются черепами, давая за них подарки? Верно, решили, что прибыли к ним совсем дикие существа, очень многое не понимающие в этой жизни, плохо различающие полезные вещи от бесполезных.

А уж если эти люди собирают черепа, то это у них какой-то обычай, связанный, пожалуй, с убийством людей и сбором черепов как военных трофеев. Так могли подумать папуасы, когда им за никчёмные, выброшенные в кусты черепа (на память о предках принято было хранить нижнюю челюсть) дают такую полезную вещь, как большой гвоздь, из которого можно сделать хорошее острое шило.

Представителям разных цивилизаций не так-то легко понять друг друга. То, что у туземцев сложились доверительные отношения с Маклаем и они ему даже пожаловались на его друзей «тамо рус», уже само по себе может считаться немалым достижением.

Наступило 1 января 1872 года. День, столь восторженно встречаемый европейцами, здесь прошёл буднично. Если не считать того, что ночью была сильная гроза, порывом ветра сбросило на дом большую лиану, которая пробила крышу, разбив один из термометров. Струйки воды полились на постель. Пришлось в мокрой одежде перетаскивать тяжёлые корзины с бельём, служащие кроватью, на сухое место.