Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Но почему, почему, почему человек жаждет вновь и вновь испытывать это состояние перехода от света к тьме, от жизни к смерти?! Неужели так ужасна жизнь и столь отвратителен духовный мир человека, что предоставляется счастьем хотя бы на некоторое время избавиться от них?

Неизбежно приходишь к такой мысли. Людей надо оберегать от наркотика прежде всего потому, что он убедительно доказывает: лучше уйти из этого мира, чем жить в нём.

Однако остаётся один простой вопрос: почему у меня нет никакого желания снова и снова проделывать всё тот же опыт перехода в блаженство нирваны? Возможно, причина проста: я знаю о неизбежных последствиях. Ведь каждый раз придётся возвращаться в этот постылый мир и к собственной личности. Так снаряд, пущенный в небо, обречён на падение. И каждое новое падение из нирваны в бытие будет всё более болезненным. Иллюзия полёта к вратам рая будет завершена падением в ад.

И всё-таки дело не только в этом. Освободившись от мира и от себя, попадаешь в рабскую зависимость от наркотика. Он способен предоставить на время иллюзию свободы, при этом замыкает личность в духовную тюрьму, скрывает её волю...

Так-то оно так, но подобные рассуждения не могут спасти многих осведомлённых людей, даже из числа врачей, от этого пагубного пристрастия. Разум подчиняется чувствам, а не наоборот. Вот и милейший доктор Клоус невинным тоном задал свой вопрос о повторении эксперимента с опиумом неспроста. Ведь я мог настоять на продолжении опыта только для того, чтобы иметь вескую причину вновь поддаться наркотическому опьянению... нет, отупению. Я вполне мог прибегнуть к самообману, но не стал этого делать.

Почему? Неужели моя жизнь складывается легче и лучше, чем у миллионов других, отдающихся во власть наркотиков? Нет. Почти никто из них не испытывал и сотой доли опасностей и лишений, которым подвергался я. И что в награду? Определённая доля уважения со стороны некоторых почтенных, порядочных и умных людей. Только и всего? Да разве этого мало? Я сам избрал такую жизнь. Таким был мой выбор: не приспосабливаться к людям и обстоятельствам, а идти своим путём, преодолевая трудности и невзгоды.

Не потому ли у меня нет желания освободиться от собственной личности хотя бы на время? Я не привык обманывать не только других, но и самого себя. Мне не свойственно кривить душой. Нельзя сказать, что я во всём доволен собой. Нет, конечно. Важно другое: честность по отношению к собственной жизни.

...Всякий раз, погружаясь в сон, мы незаметно минуем то состояние перехода в мир иной, которое растягивает на долгие минуты опиумный дурман. Это не жизнь и не смерть, не бытие и не небытие. Тот, кто одинаково боится и жизни, и смерти, готов скользить по данному лезвию только лишь для того, чтобы обрести ощущение покоя. Это — духовное самоубийство.

Достоин ли я такой участи? Меня она не привлекает. Значит, я достоин жизни. И должен сделать всё, что в моих силах, чтобы этот мир стал хоть чуточку легче и привлекательней, чтобы помочь хотя бы кому-то из людей обрести чувство собственного достоинства, чтобы им не было тошно от самих себя.

...В каюте он ещё раз перечитал свою статью об испытании курения опиума, сделав пояснение: «Физиологическая заметка» Ему казалось, что несмотря на это материал был представлен в ней с излишней субъективностью. Разве требуется привести только так называемые объективные симптомы отравления? Важнее поделиться своими переживаниями и мыслями. Хорошо ещё, что сдержался и не позволил себе затронуть проблемы морали и тем более смысла жизни. Хотя именно об этом пришлось задумываться много раз, осмысливая проведённый эксперимент.

Маклай всё-таки не удержался и завершил статью цитатой из Байрона. Сделал вывод:

«Курение опиума даёт предвкушение состояния небытия...»

Последние вещи были вынесены из каюты на причал. Оставалось попрощаться с капитаном и хотя бы некоторыми членами команды. Учёный решительно раздумал сейчас возвращаться в Россию. Не исключено, что ему не суждено вернуться на родину. Никогда. Он продолжит свои исследования в этих краях, пусть даже ценой жизни.

Вышло так, словно его испытание относилось вовсе не к процессу курения опиума, а к способности управлять собственной судьбой, направлять свой жизненный путь по избранным высоким ориентирам.

Вернуться в Россию, чтобы услышать восторги в свой адрес, понежиться в лучах славы? О нём много писали газеты; распространилась молва, будто исследователь погиб в дебрях Новой Гвинеи или даже съеден тамошними каннибалами. Каким триумфальным обещает стать возвращение именно теперь!

Но ведь он-то прекрасно понимает, что сделал ещё слишком мало. Даже для предварительного завершения исследований понадобится по меньшей мере пять лет. Значит, надо остаться. Решение верное. Как завершить статью? Путь останется многоточие. Кому надо — поймут.

И он подписал: «Китайское море. На борту русского клипера «Изумруд».

28 апреля 1873 г.»

Ничто так не поражает, как первая встреча

с дикарём в его родной берлоге... Мне кажется,

просто невозможно описать различие между диким

и цивилизованным человеком.

знойный полдень 19 сентября 1871 года русский трёхмачтовый корвет «Витязь» приближался к восточному берегу Новой Гвинеи.

Солнце висело прямо над головой. Полный штиль. Шли под парами. Дым, как длинный чёрный флаг, тянулся за невысокой трубой. Течение было попутным.

Вдали за двумя ступенями террас и пологими холмами круто вздымались горы: вершины их срезали облака. Густой тёмный покров тропического леса спускался с горных склонов, заполняя глубокие долины. Резко выделялась светло-зелёная прибрежная полоса с высокой травой.

В двух местах на берегу виднелся дым: определённое свидетельство присутствия человека.

Под вечер миновали маленький островок, покрытый лесом. Между стволами и листьями кокосовых пальм виднелись крыши хижин. На берегу можно было разглядеть маленькие фигурки людей; Постепенно замедляя ход, судно легло в дрейф.

Быстро наступила ночь — ясная, звёздная, с ярким созвездием Южного Креста у горизонта. Луна заливала голубоватым светом горы. Облака спустились ниже, в их глубине беззвучно вспыхивали молнии.

На следующее утро продолжали медленно продвигаться вдоль берега. Горы освободились от туч, лишь над долинами оставались клочья тумана и протягивались горизонтально тонкие белые полоски слоистых облаков. Террас больше не было, а невысокие холмы приблизились к самому берегу. Местами вверх тянулись столбы дыма.

Прохладу ночи сменила полуденная жара. Вошли в залив Астролябии, названный именем корабля, на котором в 1827 году французский мореплаватель капитан Люмон-Дюрвиль первым побывал здесь.