Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Ещё пару месяцев назад Миклухо-Маклай не задумываясь отвечал утвердительно. Но теперь он помедлил с ответом...

— Не знаю.

...Ночью в карете, заставленной вещами, со спящим Ахматом на противоположном сиденье, облокотись на мягкие подушки, он старался унять тоску, не вспоминать Лючию, думать о предстоящей экспедиции, о недостатке денежных средств, которые для него так упорно и благородно изыскивает князь Мещёрский. Но тоска наваливалась, как приступ малярийной горячки. Горело и ныло не тело, а душа. Чем заглушить эту боль?

Вот и пришло спасительное воспоминание о недавней беседе с Джемсом Лаудоном. Вице-губернатор человек рассудительный и доброжелательный. Он полагает, что у его гостя складываются с Андриенной романтические отношения. А она действительно девушка милая, замечательная, напоминающая тургеневских русских барышень.

А может быть, пора позаботиться о своём будущем? Посвятить год или два исследованиям. Если посчастливится остаться в живых или не подорвать окончательно здоровье, то вернуться в Бейтензорг и посвататься к Андриенне. И тогда он будет рядом с Лючией...

Да что за подленькие мыслишки рождаются в голове подлинного учёного? Сам не ожидал от себя подобной низости.

Выходит, ошибался Джемс Лаудой, называя его романтическим героем, рыцарем истины? Или любовь способна превратить человека в жалкое, слабое, зависимое существо: она взбаламучивает душу, поднимая со дна всяческую мерзость. А ещё говорят, будто она возвышает, облагораживает человека. Как бы не так!

Для религиозного фанатика такое чувство считается искушением. А для учёного? Разве не подстерегают и его разного рода искушения? Разве не приходится и ему делать выбор: служить ли истине, трудиться во имя неё, или удовлетворять свои потребности не в познании, а в благополучной жизни, беззаботном существовании, любовных утехах...

Но что означает долг учёного? Какой долг? Перед кем? Или это всего лишь пустозвонкие слова о служении истине? Да и что есть истина? — как тут не вспомнить вечный вопрос Пилата, обращённый к Христу.

...Он снова и снова возвращался к этим мыслям, временами начиная впадать в дрёму под покачивание мягких рессор кареты. Размышлять уже не было желания. Последнее, что подумал: если и есть долг, то перед самим собой, перед тем неопределённым, но безусловно существующим, что называется совестью.

Пятичасовой поезд из Бейтензорга в Батавию — словно в другой мир. Тем более когда вдоль канала переехали из европейских кварталов в туземные. В канале, куда стекали нечистоты, купались малайцы и китайцы, тут же мылись и набирали воду для хозяйственных нужд. Сопровождавший Маклая градоначальник мрачно сообщил, что здесь уже полтора месяца свирепствует холера, унёсшая две тысячи жизней, десятую часть которых составляют европейцы.

— Как это ни покажется странным, — добавил он, — среди заболевших сравнительно мало китайцев, несмотря на то, что их кварталы наиболее грязны и многолюдны.

— Возможно, это объясняется их устойчивостью к данному заболеванию? — предположил Маклай. Для антропологии такие сведения могли бы иметь немалое значение.

— Не думаю, — был ответ. — По моему мнению причина гигиеническая. Китайцы не употребляют сырую воду, а непременно её кипятят и заваривают чай. Малайцы, в отличие от них, пьют сырую воду и к тому же часто купаются в ими же инфицированном канале.

Что ж, и в этом случае нет никаких оснований подозревать проявление расовых особенностей.

Перебравшись на пароход «Король Вильгельм III» и приведя в надлежащий порядок каюту, забитую вещами, Маклай записал в дневнике: «В 9-м часу мы снялись с якоря, и я отправился спать, так как устал от многодневной укладки вещей и так как часто возвращающаяся мысль о Бейтензорге мешала мне думать или заниматься чем-нибудь».

Последнее обстоятельство делало пребывание на судне тягостным. И не поймёшь, то ли телесные, то ли душевные хвори одолевают. На четвёртый день плавания остановились на два дня на рейде Сурабайи. Сойдя на берег, устроился в гостинице. Весь следующий день провёл в комнате. Под вечер к нему заглянул доктор Джемс, с которым познакомился ещё в Батавии:

— Извините, коллега, но не видя вас ни на прогулке, ни в ресторане, я решил справиться о вашем самочувствии.

— Спасибо за беспокойство. Мне действительно немножко нездоровится.

— Позвольте, я осмотрю вас.

Результат осмотра и опроса опечалил врача:

— Поверьте, коллега, ваше состояние очень неудовлетворительное. Местный гнилой климат губителен для вас. Настоятельно рекомендую с ближайшей оказией вернуться в Европу или отправиться в Австралию с её благодатной природой. Вы не выдержите путешествия в Новую Гвинею, а уж тем более пребывание там.

— Моё решение твёрдо.

И словно в награду за упорство судьба преподнесла ему подарок. Запись в дневнике от 21 декабря: «Придя утром на пароход, я получил пришедший ночью пакет из Бейтензорга, который, к моему удивлению, заключал дождевое пальто и, к моей радости, портрет Л.! Спасибо ей! Послал телеграмму в Бейтензорг. Хорошая погода. Устроился удобно в двух комнатах».

В Макассаре получил приглашение от губернатора пожить у него в доме два дня стоянки. Губернатор Бакерс провёл на острове Целебес почти всю свою жизнь. У них зашла речь о странном местном заболевании, называемого «амок». Человек в этом состоянии впадает в безумие: он бегает по улицам и нападает на встречных, а обладая оружием, ранит и убивает людей.

— Чем, по вашему мнению, может быть вызвано это?

— Я вовсе не уверен, что это болезнь.

— Возможно, причина в том, что человек укушен каким-то ядовитым животным? Или он принимает какое-то опьяняющее средство? Или это род психического расстройства, характерного для данной местности или расы?

— Я не могу дать ответ на эти вопросы. Да я и не силён в медицине. Но смею вас уверить, что встречается амок только там, где замешаны женщины или азартные игры.

— Вы хотите сказать, что из-за любви к женщине или под влиянием азартной игры человек может терять рассудок?

— А разве вы сами этого не замечали?

Господин Бекари взглянул на него с иронической усмешкой, словно намекая на сердечные страдания собеседника. Маклай перевёл разговор на действие папуасского напитка кеу. А ночью, лёжа в кровати, подумывал и анализировал своё состояние, духовную лихорадку, вывезенную из Бейтензорга. Она превращает его в другого человека, пробуждает непривычные, а то и неприятным мысли и чувства, заставляет сознавать рабскую зависимость от другого человека. Быть может, это тоже амок, но человека цивилизованного, привыкшего сдерживать свои желания. Ну а у того, кто ещё не подвержен воздействию цивилизации, любовная или игорная страсть способна помутить рассудок, вызвать временное безумие, жажду разрушать и убивать. Не случайно же дуэли из-за женщин происходят и среди европейцев, и среди папуасов. И это тоже, пожалуй, проявление амока...