Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Начав маршрут в середине декабря, Николай Николаевич быстро убедился, что наиболее целесообразно продвигаться по рекам, ибо путь в джунглях вынуждает больше глядеть под ноги, чем осматривать окрестности.

Через несколько дней им встретилась группа кочующих оран-райет, которые за табак и рис согласились вернуться на оставленную стоянку. Когда их попросили поторопиться, они ускорили шаг, да так, что вскоре скрылись в лесу, продвигаясь по тропинке, усеянной ветками, колючками; с ними шли — столь же быстро и ловко — маленькие ребятишки.

Хижины представляли собой навесы, установленные на жердях — типа свайных построек. Сделано всё было самым небрежным образом: дырявый настил пола, отсутствие стен, корявая лестница с тремя-четырьмя перекладинами. Тем не менее детишки карабкались по этим лестницам как обезьянки, играли на дырявом полу на высоте около двух метров. При виде белого человека дети хмурились и начинали плакать, а собаки убегали с рычанием.

У этих людей, ведущих самый непритязательный образ жизни, тем не менее были примитивные музыкальные инструменты, песни, а также своеобразное духовое оружие — сумпитан. Изготавливают его из двух палок примерно двухметровой длины с тщательно выскобленной сердцевиной, связанных вместе и обмазанных смолой. Получается длинная трубка. Наконечник стрелы тщательно обрабатывают таким образом, чтобы он плотно входил в полость ствола.

Выдуваемая стрела летит на пятьдесят и более шагов. Умелый охотник почти без промаха попадает в небольшую цель, отдалённую на тридцать шагов. Маклай испытал это оружие и с третьего раза сумел поразить цель. При охоте на крупных животных наконечник стрелы смазывают специально приготовленным отваром из толчёной коры, соков некоторых растений и зубов ядовитой змеи.

Все эти сведения были интересны, но нисколько не приблизили исследователя к решению проблемы загадочных лесных племён. Представители оран-райет имели малайский облик. Похожими на них были и жители ближайших небольших поселений.

Выматывала дорога; мокрая тропа, порой залитая водой (в некоторых случаях — по пояс). Встречались следы слонов и тигров. Переходами через ручьи служили стволы деревьев. На одном из таких мостов Маклай поскользнулся, потерял равновесие и свалился в воду. К счастью, здесь было мелко, а то ведь он так и не научился плавать.

Время для экспедиции было выбрано неудачно: начался сезон дождей. Дороги были залиты водой, реки разлились. Пришлось двигаться вверх по реке на двух пирогах, борта которых находились почти на уровне воды из-за перегрузки. Равнинные реки были извилисты, разделялись на несколько проток. Путь перегораживали поваленные деревья. Приходилось или проплывать под такими стволами, ложась на дно лодок, или перетаскивать лодки поверху.

Встречались нередко племена оран-утан, однако все они не помнили свой родной язык (отдельные старики вспоминали только несколько слов) и говорили по-малайски. По внешнему облику эти люди в делом не сильно отличались от малайцев, хотя у некоторых были курчавые волосы, толстые губы, широкие носы. И всё-таки главные различия были в образе жизни, в культуре.

Путь был нелёгким. Местные жители, низкорослые и не очень физически крепкие, несли снаряжение, продукты, преодолевая лесные завалы, нередко по стволам поваленных деревьев. То и дело они жаловались на усталость, не желали двигаться дальше, а то и разбегались. Приходилось действовать уговорами и угрозами.

Запись в дневнике: «Нарисовал портрет начальника, рослого крепкого человека с добродушным выражением лица отчасти для того, чтобы нарисовать его жену, которая в действительности была гораздо миловиднее, чем нарисованный мною портрет. Она очень боялась меня или ревности мужа, который не спускал с неё глаз. Она имела прекрасные глаза, очень волнистые волосы и цвет кожи темнее других....

День не прошёл даром. Я начинаю убеждаться в необходимости принять примесь папуасской (?) крови, идею, к которой я относился критически».

На следующий день: «Около 20 минут пришлось идти по стволам поваленных деревьев, из которых многие были обгорелые, гнилые, скользкие, тонкие. Приходилось карабкаться, балансировать, прыгать, часто почти что падать и не смотреть по сторонам. Вошли в лес; тропинок много, но настоящих нет. Пришлось во многих местах прорубать чащу...»

Чем далее караван углублялся в джунгли, тем чаще попадались оран-утан с отдельными папуасскими признаками, главным образом — курчавыми волосами.

И в этих дремучих лесах не обошлось без искушения. В одном селении рисовал Мкаль — курчавую девочку лет тринадцати. Она была миловидна. Запись в дневнике: «Видя, что я часто смотрю на неё, она вовсе перестала бояться и также смотрела на меня, даже когда я кончил, не отходила от меня, очевидно, ей нравилось, что я обращаю на неё внимание. Вечером, когда я пишу, она сидит около и смотрит. Положительно здесь девочки рано становятся женщинами и имеют то превосходство над европейскими, что во всех отношениях натуральнее и откровеннее. Я почти убеждён, что если я ей скажу: «Пойдём со мною», заплачу за неё её родственникам — роман готов».

А почему бы действительно не воспользоваться положением важного господина и завести «походный роман» с миленькой малолеткой? Никто не узнает, никто не осудит. И в дневнике можно и намёка не оставить об этой интрижке.

Странная штука — совесть. Словно держишь постоянно отчёт перед строгим судьёй. И этот судья — ты сам. Почему бы его не уговорить, не усыпить, не убедить, что все естественные, соответствующие природной склонности поступки вполне допустимы, вне зависимости от суждений или осуждений других людей, которые могут и вовсе не узнать о случившемся.

Однако он слишком давно привык наблюдать не только за чужим, но и за своим поведением, анализировать свои переживания и мысли. За уступку сладострастию придётся долгие годы терзаться угрызениями совести. Маклай на своём опыте знал: свою совесть не удастся усыпить, как бы наркотизировать опиумом.

Маршрут продолжался. Нередко приходилось двигаться под проливным дождём по заболоченным местам. Ноги распухли, к ним липли пиявки, болела рана от шипа, вонзившегося в руку; опасность лихорадки возрастала, а запас хины кончился.

Запись в дневнике: «Сделав довольно удачный портрет оран-утана Лысо с очень типичной физиономией и записав размеры его головы и лица, я приказал всем отправиться в соседнее селение за провизиею. Теперь сижу один и наслаждаюсь тишиною и уединением. Я сказал — тишиною, но в лесу не тихо, но нет этого назойливого, мне часто противного житейского шума и говора людей...