Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Многое в его поведении объяснялось просто: недостатком средств. В Гейдельберге, где юноша учился на философском факультете два года назад, студенты преимущественно были из состоятельных семей. Они заметили, что этот худой, невысокий и невозмутимый «коллега» щеголяет в одном и том же заношенном сюртуке и потёртых штанах, не говоря уже о стоптанных штиблетах.

Молодые люди считали, что он им не ровня, вот и дичится. А Маклай с презрением относился к этим сытым самодовольным юнцам, стремившимся прежде всего весело проводить время. Его привлекало общество польских политических беженцев, многие из которых, рискуя жизнью, боролись за освобождение своей страны. Его ввёл в их круг бывший воспитатель поляк Валентин Валентинович Миклашевский, заканчивавший юридическое образование. Эти люди были достойны уважения уже потому, что у них были твёрдые патриотические убеждения, они боролись за свободу.

Юный Миклухо-Маклай ощутил в себе польскую кровь и стал брать уроки польского языка. Когда об этом узнала его мать, наполовину полька, она выразила в письме не радость, а огорчение: «Ты пишешь, что берёшь уроки польского языка, да зачем тебе знать этот язык? Лучше английский или французский, чтобы знать его хорошо, там уроки недороги. А польский всё равно ты не будешь хорошо знать, да и зачем он?»

Мать советует ему познакомиться с немецким семейством, развлекаться. А он, узнав, что Чернышевский осуждён и сослан в Сибирь, просит прислать его портрет и адрес, на который можно было бы выслать ему деньги. Екатерина Семёновна отвечает: «...Ты никогда не жил один и не доставал денег и поэтому не знаешь, как трудно добываются деньги и как скоро можно их истратить. Знаю твой характер: ты прежде сделаешь, а потом пожалеешь, может быть, да уже поздно. Не сердись на меня за эту фразу, да это правда. Положим, что люди большею частью так поступают. Деньги для Чернышевского можешь выслать когда хочешь, да всё же нужно быть осмотрительным по возможности...»

Нет, мать не слишком хорошо знает характер сына. Его поступки определяются убеждениями, а их он не меняет. Но и намёки её понятны. В чём-то она права, безусловно права. Впрочем, деньги вдова получает в основном за акции пароходного общества «Самолёт», имеющего доходы от пассажирских рейсов от Твери до Астрахани и по Каспийскому морю. Её сын живёт, в сущности, как мелкий буржуа, иждивенец. Одно лишь его может оправдать: получив образование, Николай станет полезным членом общества...

Кем? Мать желает видеть его инженером, идущим по стопам отца. В таком случае придётся служить чиновником или наёмником у какого-нибудь предпринимателя. Ему будет гарантирована обеспеченная жизнь, о чём и печётся матушка. А ему более всего хотелось бы независимости. Почему бы не стать, подобно Шопенгауэру, вольным философом, размышлять и писать о вечных проблемах бытия человека, общества, природы?

Нет, это — пустые мечтания. Шопенгауэр был вполне материально обеспеченным человеком. Он мог себе позволить независимость суждения и образа жизни. По его признанию, философия не дала ему совершенно никаких доходов, хотя избавила от очень многих трат. А тут приходится думать прежде всего о каких-либо, пусть даже незначительных, средствах к существованию.

Литературный заработок? Но люди, убеждения которых он разделяет, немного заработали: Писарев посажен в Петропавловскую крепость, Чернышевский публично опозорен и сослан. Писать что-то несообразное со своими убеждениями он не может.

Мать думает, будто он безоглядно расходует деньги. А он бережёт каждый талер. Вот и ботинки купил по случаю за полцены у Миклашевского, они ему оказались маловаты, благо мало ношенные. Чёрные нитки и иголки, которыми снабдила его родительница, пригодились — латать прорехи на сюртуке и брюках. Приходится тратиться на молоко, но такова была рекомендация врача: ежедневный приём молока в связи со склонностью к заболеванию чахоткой, сгубившей его отца. Расходы на книги тоже необходимы, чтобы не зачахли мозги...

Помнится, после исключения из Петербургского университета он получил ободряющее письмо от Миклашевского: «Не отчаивайся, друг Коля, кто знает, с какими неудачами придётся тебе столкнуться в будущем. Запомни, главное, что нужно в жизни, — это быть человеком, остальное приложится. Что касается дальнейшего своего образования, то вот тебе мой совет: немедленно хлопочи о заграничном паспорте и выезжай в Гейдельберг... Ты сможешь здесь слушать лекции великого физика Гельмгольца, знаменитых учёных Кирхгофа, Бунзена, Миттермайера и ещё многих других. А если захочешь, переведёшься потом в какой-нибудь другой университет...»

Эти последние слова хорошо запомнились. Пришла пора подумать о том, где учиться дальше. Если уж приходится платить за лекции, то придётся позаботиться о том, чтобы получить определённую профессию, которая даёт возможность заработка.

Наступает время летних каникул, сентябрь 1864 года. Ему бы отправиться из Гейдельберга в Россию, повидаться с родными, с матерью, сестрой, братьями. Но это опасно. Могут задержать: ведь он выехал за границу по подложным документам. Возможно, удалось бы получить прусское гражданство: ведь он принадлежит к роду фон Беккеров. Да разве Пруссия ему ближе и родней, чем Россия?!

Юноша уезжает на каникулы в горы Шварцвальда, устроившись в небольшой почти безлюдной гостинице, отдалённой от больших селений. Здесь можно наслаждаться одиночеством. Надеется избавиться от боли в груди и рези в глазах, укрепить здоровье. Бродит по десять часов по окрестностям, взбирается на горные перевалы.

Горы благоприятствуют возвышенному настроению и серьёзным размышлениям. Благословенное одиночество! Оно позволяет проникнуться гармонией и величием природы.

Какие силы вздыбили эти скалы, прорезали глубокие ущелья и, словно рукой мастера, создали эти великолепные ландшафты? Когда-то, миллионы лет назад, на этом месте расстилалось море. Неспешная и могучая жизнь Земли словно напоминает постоянно человеку о вечности:

Да разве в природе всё всегда совершается тихо и мирно, постепенно и неспешно? Разве не грохочут лавины и обвалы, не содрогается земля от страшных глубинных ударов, не извергаются и не взрываются вулканы, не происходят грандиозные перевороты, о которых писал Кювье? Какие невообразимые катаклизмы нагромоздили эти горные гряды?!

Не так ли происходит и в душе человека, и в обществе?

«Если природа во всём подчинена высшей целесообразности, — пишет он, — управляется законами естественного развития, а человечество — часть природы, то существуют ли законы общественного развития? Из чего они вытекают? Нельзя же утверждать, что вся наша жизнь — цепь случайностей...