Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Могут показаться странными интеллектуальные метания Миклухо-Маклая: от философии и юриспруденции к медицине, а затем сравнительной анатомии и зоологии. По-видимому, юноша решил отдалиться от общественной деятельности и стать профессиональным учёным, опубликовать несколько научных работ, после чего вернуться на родину.

Его глубоко интересовала теория эволюции вообще и головного мозга в частности. Подступы к этой обширнейшей и малоизученной теме он решил готовить основательно.

Сравнительная анатомия животных с начала XIX века стала очень важным разделом биологии. Не случайно знаменитый французский учёный Жоффруа Сент-Илер назвал свою фундаментальную работу «Философия анатомии». Однако не всем нравились излишние общие рассуждения без надёжной опоры на факты. Карл Бэр предостерегал от «заблуждений, в которые можно впасть, если постоянно принимать за действительность предположения вместо наблюдений».

Миклухо-Маклай учился прежде всего добывать факты. Смиряя бурный нрав, долгие часы проводил в анатомическом зале, корпел над утомительными, а то и скучными однообразными опытами, вечерами просиживал над учебниками и трудно читаемыми трактатами. Он был что называется прирождённым естествоиспытателем, хотя и не обладал крепким здоровьем. Зато у него была недюжинная сила воли, неутолимая любознательность, трудолюбие и глубокий интерес к жизни природы. Юный учёный был лёгок на подъём и умел довольствоваться лишь самым необходимым.

Как вспоминал его знакомый Герман Фоль: «...В Йене у него был только один друг — молодой русский князь Александр Мещёрский, который, несмотря на свой княжеский титул, сильно нуждался, и ещё, быть может, Лев Мечников, с которым они встречались редко, но очень сердечно.

С Маклаем в Йене мы часто виделись в клинике профессора Геккеля, обменивались разного рода впечатлениями... В противоположность мне он был самоуглублённо молчалив, чуждался женского пола, хотя йенские девицы осаждали его настойчиво, не прикасался к вину и с великим отвращением ежедневно выпивал литр молока.

Среди студентов Йенского университета он был личностью заметной и, на мой взгляд, одной из наиболее эрудированных. Обладая феноменальной памятью при лихорадочной жажде познания, в Гейдельберге сумел за год сдать экзамены за два факультета... потом в Лейпциге также через год стал законченным врачом и приехал к нам в Йену, имея намерение заниматься тоже на двух факультетах сразу. В два года и сравнительной анатомией и зоологией он овладел на уровне магистра каждой из названных наук и мог получить кафедру, но на все уговоры отвечал упрямым «нет».

...Вот одна деталь, изумившая всю нашу клинику. У нас умирала от саркомы девятнадцатилетняя девушка, которая перед смертью, видимо, влюбилась в Маклая и со слезами просила, чтобы он, когда она умрёт, сделал из её черепа абажур для настольной лампы. Успокаивая несчастную, он дал обещание её дикую просьбу исполнить. Но никто из нас, слышавших это обещание, и не подумал принять его всерьёз. Каково, однако, было наше удивление, когда мы узнали, что своё слово он сдержал!»

Миклухо-Маклай всегда был человеком чести, был верен своему слову и не терпел никаких сделок с совестью. Избегал лёгких путей в науке, ибо увлечён был поисками истины. К великим целям нет лёгких подступов.

Геккель в эту пору подходил к зениту своей славы. Он издал свой знаменитый труд «Общая морфология организмов», где обосновал положение о соответствии между индивидуальным (от зародыша) развитием организма и эволюцией вида. Это положение получило название «основного биогенетического закона». И хотя вскоре стало выясняться, что обоснование этого закона не такое простое, как считал Геккель, проблема была плодотворной и своевременной (она сохраняет актуальность до сих пор).

Понятно, что Миклухо-Маклай считал немалой своей удачей возможность стажироваться у такого учёного. Да и Геккель выделил его из числа своих учеников, сделав ассистентом и взяв в научное путешествие на Канарские острова.

Из Лиссабона они отбыли на остров Мадейру, ознакомились с его роскошной природой и переправились на Тенерифе. Здесь соратники совершили трудное восхождение на знаменитый Тенерифский пик (3716 м), впрочем, без какой-либо заметной пользы для науки. Стационарные наблюдения вели на небольшом островке Лансерот, куда постоянно врывались сухие ветры из Сахары. Исследовали преимущественно морских беспозвоночных. Миклухо-Маклай помимо губок изучал рыб, обращая особое внимание на сравнительную анатомию головного мозга и плавательного пузыря.

Обилие зловредных насекомых стало немалым испытанием для путешественников. Геккель по окончании экспедиции отправился в Европу, а Миклухо-Маклай с другим студентом, уже упомянутым Германом Фолем, рискнули совершить пеший переход в столицу султанства Марокко, несмотря на то, что мусульмане были настроены враждебно к иноверцам, подозревая в них шпионов.

На следующий год Николай Николаевич отправился с зоологом А. Дорном в Мессину, на остров Сицилию, продолжая изучать сравнительную анатомию морских животных. Он сочувственно воспринял (и позже старался воплотить в жизнь) идеи Дорна о создании морских биологических станций, где можно было бы исследовать жизнь моря в естественных условиях.

Из Мессины Миклухо-Маклай на собственные средства, а также на свой страх и риск перебрался к берегам Красного моря. Фауна этого района была почти не изучена, а она могла существенно измениться в ближайшие годы благодаря введению в строй Суэцкого канала и возможности проникновения в Красное море многих обитателей моря Средиземного.

Николай писал брату Сергею: «Путешествие моё не совсем безопасно. В Джидду наезжает тьма арабов, отправляясь в Мекку; в это время они особо фанатичны, и, кроме того, приезжают из таких стран, которые обыкновенно не терпят столкновений с европейцами... Страшная жара и нездоровый, в особенности для приезжающих, климат — все эти обстоятельства с прибавлением самых скверных и неверных путей сообщения, с моим незнанием арабского языка... делает мою экскурсию зависимой от случая».

Если его не убьют, он может умереть от болезней. Путешествие чрезвычайно опасное, можно рассчитывать только на свои силы и удачу.

Пришлось по возможности изменить внешность: обрить голову, покрыть тёмным гримом лицо, облачиться в арабский костюм и подражать поведению мусульман. Микроскоп, термометр и записную книжку тщательно скрывал, зарисовки и записи делал украдкой. Недостаток средств способствовал естественному слиянию с местным населением, терпящим постоянную нужду: наряд его быстро обветшал и пропылился насквозь, лицо почернело от загара, тело высохло от недостатка пищи и постоянных болезней, в особенности лихорадки и дизентерии. На парусных барках, петляющих между рифами, на грязных переполненных пароходиках и пешим ходом по раскалённым пескам продвигался исследователь вдоль побережья Красного моря.