Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]

Краем глаза он уловил какое-то движение на берегу, повернул голову, всмотрелся и понял, что там Айкони. Она шла по приплёску вдоль зарослей, незаметная, как зверь, и казалась слепленной из хвои и таёжных сумерек. Григорий Ильич не видел её уже почти три года – с того дня, когда Нахрач сжёг поддельного идола, а владыке Филофею явился умерший митрополит Иоанн. Всю зиму, проведённую в рогатой деревне, Новицкий ждал, что Айкони придёт к Нахрачу, но она так и не покинула своё колдовское болото. И вот теперь она здесь, хотя и такая зыбкая, словно не существует, а только мерещится. Она направляется в Ваентур – куда же ещё? Предчувствие беды, давно уже томившее Григория Ильича, снова защемило сердце.

Григорий Ильич бросил невод, схватил весло и погнал облас к берегу.

– Аконя! Аконя! – закричал он. – Нэ ходы до дэрэвны!

Она остановилась, и теперь он разглядел её в подробностях: маленькая, ладная, одетая по-мужски – в рубаху и штаны из серой волчьей шкуры; пояс обмотан платком-уламой, лоб перевязан тесёмкой, чтобы волосы не падали на лицо, а за плечом на ремне висит короткое копьё. Айкони тоже глядела на Григория Ильича, а потом молча повернулась и скрылась в зелени.

Облас мягко вылетел на отмель; Новицкий спрыгнул в воду и, весь в брызгах, выбежал на берег. Разбрасывая ветви руками, он повертелся среди кустов, но не нашёл и следа Айкони, только в глубине глухой чащи кричали потревоженные птицы. Новицкий никого не смог бы отыскать в тайге: ни зверя, ни человека, ни лесного духа. Но он знал, куда Айкони пробирается.

Григорий Ильич оторвал от лодки кукан, чтобы не мешался, столкнул своё судёнышко на глубину и что было сил погрёб вверх по течению – туда, где через три поворота на берегу Конды стояла вогульская деревня Ваентур. Айкони не ведает, что в деревне её подстерегает опасность. Айкони угрожает князь Пантила Алачеев: потомок кодской княгини Анны Пуртеевой и хозяин Палтыш-болвана, облачённого в кольчугу Ермака.

Пантилу терзала мысль, что бездеятельная вера мертва. А что он мог сделать для бога у себя дома? В Певлоре не было ни священника, ни храма. Владыка Филофей обучил Пантилу грамоте, и Пантила пробовал читать жителям Певлора Евангелие, но сам едва понимал эту книгу: жизнь на Оби слишком уж отличалась от жизни в той стране, где проповедовал Христос. И Пантила решил посвятить себя исполнению обещания – решил добыть кольчугу Ермака, чтобы подарить её русскому царю. Нахрач Евплоев, новый хозяин Палтыш-болвана, не имел права прятать от певлорского князя идола в кольчуге, но всё равно прятал. Он сказал, что Пантила, покрестившись, отрёкся от родовых богов и потерял родовые святыни.

Новицкий и Пантила прибыли в Ваентур в декабре. Пантила потребовал у Нахрача уступить им для конюшни и жилья щелястый сарай на дворе. Нахрач не стал спорить. Первым делом Новицкий и Пантила принялись конопатить щели сарая. Нахрач принёс им два мешка лубяных очёсов и с усмешкой наблюдал, как гости ножами запихивают паклю меж брёвен.

– Того, что ты дал, нам не хватит, – сердито сказал Пантила.

– У меня больше нет конопляной шерсти. У нас мало женщин, которые ткут холсты. А вас я не звал и не ждал. Что вы хотите делать в моём селении?

Пантила не скрывал своей цели.

– Я найду Палтыш-болвана. Вогулы называют его Ике-Нуми-Хаум.

– Нельзя одно полено сжечь дважды, – ухмыльнулся Нахрач.

– Ты обманул нас. Мы сожгли бревно. Ике остался на Ен-Пуголе.

– Вы жалкие люди, – надменно изрёк Нахрач. – Никто в Ваентуре не верит в вашего бога. Вы ищете идола, который превратился в дым. Вы живёте под одной крышей с лошадьми. Все над вами смеются.

Пантила и Новицкий не ответили. Нахрач был удовлетворён:

– Вам нечего сказать.

– Прыйдэ час – скажимо, – угрюмо пообещал Григорий Ильич.

– Хорошо. Потом я послушаю вас. А сейчас я разрешаю вам взять мох с амбара Пуркопа и заткнуть дыры в стенах вашего дома. Амбар стоит у реки.

Григорий Ильич вёл хозяйство, а Пантила искал Ен-Пугол. День за днём он обшаривал окрестности Ваентура, уходя на лыжах всё дальше и дальше. Он бродил по диким сузёмам и урманам, перебирался через буреломы, пересекал замёрзшие болота и лесные озёра, поднимал лосей с лёжек и натыкался на продухи медвежьих берлог. Он видел таёжных демонов, что молча следили за ним из-за ёлок. Иной раз он по две и по три ночи проводил в тайге у костра нодьи. Его заносила пурга. Он обгорел на зимнем солнце и обморозил руки и ноги. Но Ен-Пугол словно провалился под землю.

Когда Пантила возвращался, Нахрач являлся в сарай и присаживался возле очага, чтобы посмеяться над молодым остяком.

– Ну что, нашёл Ен-Пугол? – спрашивал он. – Я положил его в рукавицу, а рукавицу украла ворона. Твой бог научил тебя летать, Пантила Алачеев?

– Я найду Ен-Пугол по твоим следам, Нахрач! – грозил Пантила.

Это был откровенный вызов.

Нахрач в сомнении кривил свою страшную, щетинистую рожу.

А Григорию Ильичу не было дела до поисков Пантилы; его не волновали ни Ен-Пугол, ни кольчуга Ермака. Он занимался обыденными делами: рубил дрова, топил очаг, обихаживал лошадей, латал одежду, готовил пищу, когда Пантила приносил какую-нибудь добычу. К Новицкому в сарай повадились ходить вогулы: Щенька хвастался охотничьими победами, Миханя жаловался на жену – глупую Марпу, а старуха Нероха, которую дома не кормили, чтобы она поскорее померла, доедала объедки и на своём языке рассказывала что-то бесконечное, хотя Новицкий её не понимал. Посередине зимы Григорий Ильич вдруг осознал, что перестал молиться. Это случилось незаметно, и он не почувствовал никакого недостатка для души. Он не разуверился, но ему уже не о чем было говорить с господом. Разве Христос поможет ему обрести Айкони? Великая тишина зимнего леса хранила в себе куда больше смысла, нежели молитва. Григорий Ильич напряжённо слушал эту тишину, и в ней чудилось какое-то тайное обещание. Сквозь январскую стужу Григорий Ильич ощущал тоненькую-тоненькую ниточку тепла от Айкони.

Обозлённый неудачами, Пантила преследовал Нахрача уже открыто. Без сомнения, Нахрач время от времени наведывался на Ен-Пугол; порой он исчезал из Ваентура на три-четыре дня. Где он пропадал? На капище, где же ещё! Там жила его Мис-нэ – Айкони! Пантила дожидался, когда Нахрач, снарядившись для долгой дороги, выйдет со своего двора, а потом и за околицу деревни, и устремлялся за Нахрачом. Он думал, что просто побежит за вогулом по его лыжне – и узнает дорогу на заповедное болото, однако погоня всякий раз срывалась. Пантила, таёжник от рождения, терял лыжню Нахрача, точно слепой щенок: лыжня ускользала, словно заколдованная, и Пантила внезапно осознавал себя идущим посреди леса по нетронутому снегу. Это менквы, чащобные духи, заметали следы Нахрача, или похищали дорогу у Пантилы из-под ног, или отводили Пантиле глаза.