Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

«Что это значит?.. Я не узнаю государя, он кричит на меня, приказывает… Видно, Долгоруковы вооружили против меня Петра… это – их работа… их», – подумал Александр Данилович, понуря свою голову, и тихо, покорно произнес:

– Государь, ваше величество… положи гнев на милость!.. Червонцы я сейчас же пошлю великой княжне, сейчас пошлю… Прикажешь, еще своих добавлю!

– Твоих, князь, ни мне, ни моей сестре не надо; береги их себе и предлагать мне не смей. Но, повторяю, меня волнует, что ты, кажется, забыл, что я – император, – гневно и с достоинством проговорил Петр.

Меншиков испуганно притих.

– Прости, государь, – чуть слышно проговорил он.

Император-отрок имел доброе, податливое сердце, ему стало жаль Меншикова, и он, протягивая ему руку, совершенно спокойно произнес:

– Князь, на этот раз я тебя прощаю и не гневаюсь на тебя.

Меншиков подобострастно раскланялся.

Эта приниженность окрылила Петра II; он стал еще более отдаляться от своего первого министра. Как ни хитер был Меншиков, но, сделав большой промах историей с червонцами, он окончательно восстановил против себя юного государя и его сестру царевну Наталью.

Император-отрок с великими княжнами и со всем двором переехал в Петергоф и чрезвычайно радовался тому, что вырвался из-под опеки, из дома Меншикова, и Александр Данилович стал опасаться, что дни его власти сочтены.

К этому еще присоединился его разрыв с Остерманом, которого Меншиков восстановил против себя своим заносчивым характером.

Как-то Меншиков стал упрекать Остермана тем, что он плохо следит за воспитанием и образованием юного государя и за его преподавателями. Не обошлось без угроз. Это обидело Остермана, и между двумя важными министрами произошел разрыв.

Однако Меншиков, упрекая Остермана в плохом воспитании государя, был прав. Император-отрок, находясь в Петергофе, предавался различным увеселениям и развлечениям и не обращал никакого внимания на книги и на преподавателей. Теперь при нем неотлучно находился князь Иван Долгоруков; он изобретал для юного государя различные забавы и развлечения, и они оба целые дни проводили то на охоте, то на прогулке. Про свою обрученную невесту государь совсем забыл и обратил все свое отроческое внимание на красавицу тетку, царевну Елизавету, которая тоже была не прочь пококетничать с красивым племянником.

Однажды, гуляя с нею по петергофскому парку, император сказал ей:

– Ах, Лиза, ты не знаешь, как я люблю тебя, как люблю!.. Я только тогда и весел, когда ты со мною.

– Спасибо, государь-племянник, – ответила ему красавица царевна, слегка улыбаясь.

– Ты все смеешься надо мной, Лиза, все считаешь меня мальчиком.

– Нет, ты взрослый, у тебя, Петруша, усы пробиваются.

– Да перестань ты смеяться, Лиза! – топнув ногою, капризно проговорил император-отрок. – Тебе вот смешно, а мне горько… очень горько.

– С чего, Петрушенька?

– А с того: я вот тебя люблю, а ты меня не любишь.

– Я не люблю тебя? Что ты, Петруша! Я люблю тебя как государя, как племянника.

– И только!.. А я… я люблю тебя больше. Я вот подрасту и непременно женюсь на тебе.

– Вот как?.. А ты, Петруша, забыл, что у тебя есть невеста?

– Нет у меня никакой невесты, – хмуро промолвил юный государь.

– А дочь Меншикова, Мария?

– Не вспоминай мне про нее, Лиза! Я и слышать про нее не хочу. Она и сам Меншиков страшно, страшно надоели мне!

– Стало быть, государь, ты не любишь своей невесты?

– Разумеется, не люблю… Тебя я люблю, Лиза.

– Не обо мне речь, государь, а о твоей невесте обрученной.

– У меня нет невесты, нет!.. Дочь Меншикова мне не невеста. Какая она мне невеста? У нее был жених, граф Сапега, пусть она за него и выходит.

– Как же так, Петруша? А князь Меншиков?

– Что мне Меншиков? Я – император, а Меншиков – мой подданный! Над всяким подданным я имею власть и могу уничтожить, раздавить всю силу Меншикова, – сверкнув глазами, громко проговорил император-отрок.

– Петруша, я боюсь тебя. Ты похож на моего отца – на великого императора. И в твоих глазах, и в твоем голосе я узнаю моего отца, а твоего деда.

– Да, да, Лиза! Не одна ты, а и многие другие находят во мне большое сходство с моим дедом, великим императором. О, как желал бы я быть во всем похожим на него!.. Быть таким государем – большое счастье.

– Мой отец, Петруша, любил учиться. Он всю жизнь учился.

– Ты упрекаешь меня в лени? – со вздохом спросил император-отрок.

– Нет, нет, я только говорю.

– Лиза, не все же мне сидеть за книгами! Мне хочется повеселиться, погулять, теперь лето. Наступит зима, начну учиться… А Меншикова, Лиза, я скоро укрощу, я дам ему себя знать. Вот идет князь Иван, видно, на охоту меня звать… Отгадал я, Ваня? Ты на охоту пришел меня звать? Так? – весело проговорил Петр, идя навстречу своему любимцу.

– Не совсем так, государь, – ответил Долгоруков. – Посол от князя Меншикова прибыл, государь.

– Зачем еще?

– Меншиков тяжко болен… Вдруг захворал… при смерти… Просит тебя, государь, навестить его, письмо прислал.

– Как это скучно!.. Я не поеду. Лиза, не ехать?

– Воля твоя, государь.

Больной Меншиков был в своем имении в Ораниенбауме и оттуда прислал гонца с письмом к государю. Оно было написано дрожащею рукою, тепло и красноречиво; в нем Александр Данилович прощался с императором-отроком, увещевал его быть правосудным, принимать советы Остермана и других честных и правдивых вельмож, указывал Петру на его царские обязанности относительно России и т. д.

Кроме того, Меншиков, приготовляясь умирать, послал письма также и к членам верховного совета, поручал им свою семью и просил прощения, если согрешил перед кем.

Александр Данилович и на самом деле был очень слаб: он страдал сильной лихорадкой и кашлял кровью.

Волей-неволей юному государю пришлось отложить охоту и ради приличия поехать навестить больного министра.

Александр Данилович, худой, бледный, расслабленный лихорадкою, принял своего державного гостя лежа в постели.

– Прости, государь, что лежу перед твоим императорским величеством… Встал бы, да не могу, – слабым голосом проговорил он. – Умирать я собрался, государь.

– Зачем умирать? Живи.

– Что жить, когда жизнь немощного старика теперь стала никому не нужна? Пожил, послужил, пора очистить место другим, молодым, а мне и на покой… Верой и правдой служил я, государь, твоему великому деду; служил императрице Екатерине и тебе думал послужить нелицеприятно, да не судил Бог, не судил.

Тут Меншиков сильно закашлялся. Он стонал и метался.

Когда припадок кашля миновал, Меншиков опять заговорил:

– Государь, когда меня не станет, выбери себе достойного помощника, хоть Остермана; он хотя и немец, но, кажется, любит Россию и тебя, государь. Держава твоя велика, однако не устроена. Твой дед, покойный император, много трудился, много им начато, но не кончено, и тебе, государь, придется доканчивать. Послужи земле и народу, и за это Бог возвеличит тебя, как возвеличил твоего великого деда. Последуй ему, он до самой своей смерти неусыпно трудился. Если я в чем согрешил или провинился перед тобою – прости меня, верного и преданного тебе раба. Прости умирающему… Видит Бог, что все мои желания были к твоему, государь, благоденствию и к благоденствию твоего народа.