Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Но вот в один из жарких июльских дней супруга Кавалера, высмеяв мужа и любовника, озабоченных ее безрассудным намерением, сошла на несколько часов на берег. Она переоденется так, что ее никто не узнает, весело заверила Кавалерша своих близких.

Фатима, Джулия и Марианна — эти три камеристки, которых она прихватила с собой из Палермо, умеют шить дамские костюмы. А разве в Палермо она не сопровождала довольно частенько героя в ночных путешествиях по городу, переодевшись в матросскую робу? Ну а для прогулки по Неаполю наденет траурную одежду вдовы, что полностью скроет ее фигуру и лицо.

С корабля Эмма пересела на небольшой ботик и сошла на берег в отдалении от причала, где шныряли местные попрошайки, торговцы всякой мелочью, проститутки и иностранные матросы. Там ее уже поджидала карета со слугами, состоящими при английском посольстве. Рядом, в другой карете, сидели четыре офицера с «Фудроинта», выделенных героем, который приказал им ни на секунду не выпускать леди из виду и в случае опасности жертвовать жизнями ради ее спасения. Они наблюдали, как супруга Кавалера выбралась из ботика, споткнулась и, пройдя неверной, шаткой походкой, остановилась, прикрывая лицо черной шелковой вуалью. «Сегодня она, должно быть, поддала с утра пораньше. Боже всемогущий! Может, нам нужно помочь ей? Нет, смотрите-ка, сама справилась». Все знали, что адмиральская сирена слишком много пьет. Но тут офицеры ошибались. Покачивалась она вовсе не от вина, которого все же потихонечку набралась на судне, а от того, что, ступив на твердую землю после почти месячного пребывания на раскачивающемся «Фудроинте», у нее непривычно закружилась голова.

Лакей помог Кавалерше забраться в карету. Женщина откинулась на подушки, сказала кучеру, куда ехать, и покатила по жарище, пристально разглядывая длинные ряды домов, людей и проезжающие мимо экипажи. На улицах, как и всегда, было полным-полно народу, но, похоже, преобладали женщины в черной траурной одежде, как и на супруге Кавалера. В одном месте она приказала остановиться и купила огромный букет — жасмин, палевая камея и розы.

Эмма остановилась у церкви. Приподняв с лица вуаль, она решительно шагнула в прохладную темноту храма. Был перерыв между службами, поэтому внутри стояла тишина, только среди высоких колонн виднелись одинокие темные фигуры молящихся. Обмакнув пальцы в чашу со святой водой, Кавалерша преклонила колени и перекрестилась, потом, как того требовал местный обычай, поцеловала кончики пальцев. Идти в глубь церкви она не решалась, опасаясь, что люди, опознав ее, бросятся к ней, как и в прежние дни, чтобы прикоснуться к платью и просить милости и подаяния у второй, самой могущественной дамы в королевстве, супруги английского посланника. Но оказалось, что никто не обращает на нее внимания, и Кавалерша даже немного разочаровалась. Звезде всегда хочется, чтобы ее узнавали.

В прошлом году в Неаполе Эмма нередко заходила днем в собор святого Доменико Маджорского и делала вид, будто интересуется надписями на древних гробницах неаполитанской знати, а сама внимательно смотрела на молящихся и представляла, как на них нисходит благодать, когда она благословляет их. Теперь ей хотелось защищать, но не этих людей. У героя в области сердца возникли боли, тупые и тягучие, среди ночи, во сне он так жалобно постанывал, что у лежавшей рядом супруги Кавалера душа разрывалась на части. Она принялась молча молиться за его здравие — в детстве Эмма никогда не ходила в англиканские церкви, но в Неаполе ей приходилось не раз бывать в местных католических храмах, и образ Пресвятой Мадонны частенько мерещился ей. Лежа рядом с героем и прислушиваясь к звону корабельной рынды, отбивающей склянки, она все больше склонялась к мысли, что если она снова помолится перед статуей Пресвятой девы Марии, то ее молитва непременно будет услышана на небесах. Сама Кавалерша в защите не нуждалась, но ей хотелось защитить любимого человека. Она так желала, чтобы боли у него прошли.

Эмма подошла к боковому алтарю, поставила цветы в разукрашенную позолоченную вазу у ног Мадонны, зажгла пучок свечей, преклонила колени и пылко забормотала перед статуей молитвы. Кончив молиться, поднялась и, когда заглянула в нарисованные голубые глаза Мадонны, ей показалось, что увидела в них сострадание. Как же она тогда оживилась. «Да что я, дура такая», — подумала Эмма, но сразу испугалась, что Мадонна могла подслушать ее мысли, и, чтобы задобрить ее, положила в вельветовую копилку около вазы с цветами приличную сумму денег.

Хотя к супруге Кавалера никто не подходил, у нее тем не менее возникло ощущение, что за ней следят. Обернувшись и увидев около колонны широкоплечего мужчину с чувственным ртом, она сразу опознала его, но тот вроде бы даже не смотрел в ее сторону. Может, он хочет, чтобы она сама подошла к нему.

Когда Эмма приблизилась, мужчина поклонился с улыбкой и сказал, что для него большая неожиданность повстречать ее. Правда, он не добавил: повстречать здесь. Конечно же, эта встреча не была для него нечаянной. О намерении супруги Кавалера тайком прогуляться по городу барона Скарпиа информировал его осведомитель на «Фудроинте». Когда женщина высаживалась на берег, он в это время находился в порту и, увидев ее, проследил за Кавалершей до церкви. Хотя ей, видимо, и не понравилось, что Скарпиа был не в своей обычной скромной черной одежде, а вырядился, словно благородный дворянин, он тем не менее не смутился. Барон отметил про себя, насколько изменился облик этой женщины, когда-то изумительной красавицы, сумевшей вскружить голову легковерному английскому адмиралу. В Палермо, должно быть, немало всякой выпивки и вкусной еды, раз она так пополнела. И все же ее лицо и ножки по-прежнему остались прекрасными.

— Храбрость миледи достойна всяческого восхищения, — произнес Скарпиа. — В городе пока еще неспокойно.

— Здесь я чувствую себя в безопасности, — ответила она. — Люблю посещать церкви.

И Скарпиа тоже любил. Церкви напоминали ему, почему он стал католиком. И вовсе не из-за постулатов католицизма, а из-за интереса к боли, широко представленной в католической вере: целая палитра мучений святых, изощренных инквизиторских пыток и страданий обреченных.

— Не сомневаюсь, что миледи молится здесь за здравие и процветание их королевских величеств и за быстрое восстановление порядка в нашем многострадальном королевстве.

— Да, матери что-то нездоровится, — ответила Эмма, раздосадованная тем, что приходится врать.

— А не думает ли миледи зайти в свой старый дом? — поинтересовался Скарпиа.

— Разумеется, нет.

— Мне всегда не очень-то хотелось посещать эту церковь, столь милую сердцу знатных дворян. Я предпочитал молиться в своей приходской церкви на рыночной площади. Там в два часа состоится казнь.