Василий Масютин - Царевна Нефрет [Том I]

— Роберт! Я хотела тебя попросить… Приходя ко мне, постарайся забыть о музее. Когда ты так говоришь, мне начинает казаться, что я больше никому не нужна и меня тоже посадили за стекло в музейную витрину.

Райт взглянул на Мэри. Ее губы сложились в обиженную детскую гримаску, но тон был не детский: в нем звучала своеобразная властность.

— Прости меня. В последнее время я немного встревожен. Я нуждаюсь в отдыхе… нам хорошо бы поскорее куда-нибудь уехать.

— Нет, ускорить свадьбу невозможно. Даже если дом будет готов раньше, до начала октября об этом нечего и думать.

Мэри все распланировала заранее.

— У меня будут трудности с отпуском, Стакен…

— Не понимаю, почему ты так цепляешься за музей. По-моему, наше состояние вполне позволяет нам отказаться от твоих заработков. В конце концов, ты же сам говорил, что книги принесут тебе хорошие гонорары, — поспешила поправиться Мэри, стараясь подчеркнуть материальную независимость Райта.

«Может, она и права, — размышлял Райт, вернувшись домой. — С музеем меня ничего не связывает, кроме привычки…» Но в то же время он чувствовал, что эта привычка проникла в него, как яд, что он каждодневно, как в воздухе для дыхания, нуждался в музейном собрании, должен был видеть вокруг себя все эти предметы. Глазам, что останавливались на древностях небрежно, из пустого любопытства, они и впрямь представлялись скучными, но Райт ощущал, что сроднился с ними, и перед ним они доверчиво раскрывали свой поначалу сокрытый смысл. Возможно, ценность их была различна, но все без исключения заслуживали внимания.

И все-таки все это были только частицы великого целого — проглоченного временем Египта Осириса. Его тело распалось на тысячи фрагментов, хранившихся во всех музеях мира.

Все здесь было конечным, все преходящим. Райт с горечью ощущал свои сомнения, пусть они и были лишь минутными. Ни под каким предлогом он не мог отречься от внутренней связи с музеем.

Это пренебрежительное равнодушие Мэри… Музей и Мэри — два непримиримых соперника. Стакен, Египет и современность. Умирающий Запад — страна заката — Аменти — обитель усопших. Где жизнь? — Здесь, в умирающем мире, или в Египте — вечно юной стране чудесных видений, стране бессмертной красоты? Бесконечная змея гремящих авто, грохот поездов над головой, шум подземных железных дорог… Ряды серых, однообразных, скучных домов, блестящая толща асфальта, серое небо — все серое и черное, освещенное холодным электрическим светом…

Райт видел иные линии, иные пропорции. Он мечтал о другом темпе движения. Праздничной царской мантией накрывал суетливое мельтешение современной жизни.

Царственный Египет! Прадед всех наших знаний! Учитель незабвенной мудрости и красоты…

«Мэри попрощалась со мной несколько холодно, — подумал Райт, открывая дверь своей квартиры. — Чуть дольше обычного задержала руку в моей и сказала: „Сегодня ты не нашел для меня ни единого нежного слова“. Должно быть, намекала, что хотела бы видеть меня таким, как вчера. Стремится влиять, как Стакен?» Но разве сам он, Райт, не изменил Египту, которому издавна отдал душу? Мэри была данью современному миру. Мир этот ненасытно пожирал его жизнь, скрывавшую под пеленой быта бессмертное «я». Да, череда впечатлений повседневности поневоле втягивала его в свою карусель.

Во сне Райт увидел Стакена: тот стоял на другом конце узкого моста, перекинутого над широкой рекой. Райт хотел перейти на другой берег, но перед ним высилась недвижная, как из камня высеченная фигура, преграждавшая путь. Он обязан был перебраться на ту сторону — чувствовал, что пропадет, если не сумеет миновать Стакена. А если Стакен не пропустит его, придется искать другую дорогу. И вот он подавляет отвращение и страх, протискивается мимо холодного тела Стакена и оказывается на другом берегу, очистившийся и совершенно прозрачный. Он не видит своего тела, но ощущает каждую жилку. Сквозь Стакена, который вырастает перед ним, словно громадное здание, он видит позади, на покинутом берегу, Мэри и еще каких-то неизвестных людей. Все они зовут его, потом садятся в длинную череду авто и уезжают извивающейся змеей.

В кабинете Стакена Райта ждут папирусы. Они сложены на одном углу стола — все вперемешку: договоры, хроники, гимны… Ничего нового. Опять те же отчеты, инвентарные списки, рецепты… что дальше, дальше?

Записей Нефрет здесь нет. Неужели ее история действительно так живо заинтересовала Стакена? Райт неохотно принялся за работу. Ему трудно было сосредоточиться на манускриптах: исчезнувший папирус по-прежнему приковывал к себе все мысли.

Стакен не пришел. Служитель положил на стол директора какой-то конверт.

— Профессор Стакен скоро будет?

— Господин директор вчера сказали, что сегодня ведь день будут отсутствовать.

— Благодарю.

Полный уважения голос служителя, набожно произнесенные слова «господин директор» и сопровождавшие их почтительные телодвижения были призваны вызвать священный трепет.

«Куда мог подеваться папирус Нефрет?» — раздумывал Райт, записывая прочитанное. Тексты были скучные. Стакен будет копаться в них, как золотоискатель в песке. Райт подошел к столу Стакена, заваленному бумагами и книгами. Рядом с чернильницей — шаром из хрустального стекла — лежало увеличительное стекло и старомодные очки. Райт притронулся к разбросанным листам, думая о том, куда мог запропаститься папирус.

— Добрый день, дорогой доктор. Как работается? — услышал он голос Стакена. Глаза профессора иронично поблескивали, пальцы скрючились.

Стакен проверяет перевод Райта, а тот чувствует, как покраснело его лицо.

— Вы можете, дорогой Райт, взирать на эти скучные гимны немного свысока, но каждый новый папирус объясняет нам таинственный мир, истолковывает отношение тогдашних людей к Творцу. Разве с такой точки зрения не безразлично, каковы были отношения между людьми? В гимнах мы находим непревзойденную мудрость. Не в любовных писаниях, отражающих лишь случайные порывы телесной жажды, но в страстной тоске по Всевышнему проявляется дух. Земные желания сковывают нас. Неужели вы не верите, что дыхание божье, одушевляющее тленную земную оболочку, способно пробуждать любовный огонь? Мы живем только нашими грубыми органами чувств и только ими пытаемся постичь основы гармонии вселенной…

Слова падали, как оловянные капли. Пальцы барабанили по столу, будто отбивая знаки препинания.

Какое-то проклятое ярмо на шее… словно на ней покоятся каменные когти Сфинкса. Райт чувствовал каменный взор Стакена, остановившийся на нем и его книге. Он готов был провалиться под землю, стать невидимым, только бы скрыться от этого взгляда. Иероглифы на папирусе начали дрожать, вытягиваться, менять форму.