Михаил Ломоносов - Жажда познания. Век XVIII

Я, стоя на коленях, взял сам его руку и целовал оную многократно, а он мне сказал: «Встань, братец, и дай ответ, о чём тебя спросят; но не робей: буде что знаешь, сказывай, а чего не знаешь, так и скажи». И, оборотись к Змиевичу, приказал разспросить меня; а как я давал ответы, то он изволил сказать Змиевичу: «Разопрашивай о высших знаниях». И по окончании у всех разспросов, тут же пожаловал меня в поручики в морские галерного флота и другого — Кайсарова, а и других также пожаловал, но ниже чинами. [...]

Брат мой Василий, изучась несколько грамоте в доме отца нашего, потом живучи у сродственника, который отцу нашему был внучатый брат, Ивана Васильевича Афросимова, докончал учение российской грамоте читать и писать. [...]

В 1735 году публиковано было указом, дабы все недоросли дворянские дети явились в Герольдию [211] Герольдия — Герольдмейстерекая контора Сената, ведавшая определением дворян в службу, подтверждением или предоставлением дворянского звания. при Сенате, на смотр; а по рассматриванию Сената, по желанию каждого недоросля, отсылали записываться в школы или в службу, куда кто пожелает. Тогда и брат мой Василий, в 73G году, записался в Артиллерийскую школу. Оная школа была ещё учреждена вновь, на полковом артиллерийском дворе, и было в оную прислано из Герольдии дворянских детей, бедных и знатных по желанию, семь сот человек. А как в новой школе не было ни порядка, ни учреждения, ни смотрения, то через четыре года разошлось оное большое собрание, без позволения школьного начальства, по разным местам, в настоящую службу, куда кто хотел записались; а осталась только некоторая часть дворянских детей, кои прилежали охотно и хотели учиться.

Но великий тогда недостаток в оной школе состоял в учителях. Сначала вступления учеников было, для показания одной арифметики, из пушкарских детей два подмастерья; потом определили, по пословице волка овец пасти, штык-юнкора [212] Штык-юнкер — один из младших офицерских чинов артиллерии, соответствующий армейскому чину унтер-лейтенанта (подпоручика). Алабушева. Алабушев тогда содержался в смертном убийстве третий раз под арестом, был Человек хотя знающий, разбирал Магницкого печатной арифметике и часть геометрических фигур показывал ученикам, почему и выдавал себя в тогдашнее время учёным человеком, однако был вздорный, пьяный и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству, где учитель должен своим добрым нравом, поведением и хорошими поступками во всём учении образцом быть; а он редкой день приходил в школу непьяный. Видно, что тогда был великий недостаток учёных людей в артиллерии, когда принуждены были взять и определить в школу учителем колодника и смертоубийцу.

Напоследок, для поправления в школе порядка, ещё определён был, сверх штык-юнкора Алабушева, капитан Гринков, у которого не было левой руки по локоть. Человек был как прилежный, так и копотливый, и был великий заика, однако завёл в школе порядок получше Алабушева. Он вперял в учеников охоту учиться, с обещанием чести, и довёл до того, что его старанием несколько человек из учеников пожалованы были в артиллерию сержантами и ундер-офицерами [213] В тогдашнее время жаловали чинами по наукам, а неучёного записывали в рядовые канонеры, ; из них ныне есть при артиллерии полковники и генералы.

В 1737 году брат мой Василий записал меня в Артиллерийскую ж школу, где я с ним вместе обучался года с три. Потом брат мой, с прочими по выбору и по науке учениками, взят был, указом Канцелярии главной артиллерии, из Московской в Петербургскую школу, а из Петербургской школы, в 740 году, с прочими же учениками, выпущен сержантом в полевую артиллерию. [...]

Я родился в 1722 году. Тогда отца моего разбойники разбили, и подана была на сих злодеев явочная челобитная [214] Явочная челобитная — прошение в судебные учреждения для оповещения их о понесённых убытках, бесчестии, телесных повреждениях и т. п. в результате чьих-либо противоправных действий. , с которой досталась мне копия, почему я и рождение своё в том году почитаю. Был я любимый сын у моего отца. От роду моего лет семи, или более, отдали меня в том же селе Харине, где отец мой жил, пономарю Филипу, прозванием Брудастому, учиться. Пономарь был роста малого, широк в плечах, борода большая, круглая покрывала грудь его, голова с густыми волосами равнялась с плечьми его, и казалось, что у него шеи не было. У него в то же время учились два брата мне двоюродны, Елисей и Борис. Учитель наш Брудастой жил тогда один с своею женою, весьма в малой избушке. Приходил я учиться к Брудастому очень рано, в начале дня, и без молитвы дверей отворить, покуда мне не скажут «аминь», не смел. Памятно мне моё учение у Брудастого и поднесь, по той может быть причине, что часто меня секли лозою. Я не могу признаться но справедливости, чтоб во мне была тогда леность или упрямство, а учился я по моим летам прилежно, и учитель мой задавал мне урок учить весьма умеренный, по моей силе который я затверживал скоро; но как нам кроме обеда, никуда от Брудастого отпуска ни на малейшее время не было, а сидеть на скамейках безсходно и в большие летние дни великое мучение претерпевали, то я от такого всегдашнего сидения так ослабевал, что голова моя делалась беспамятна и всё, что выучил прежде наизусть, при слушании урока в вечеру, и половины прочитать не мог, за что последняя резолюция меня, как непонятного, «сечь». Я мнил тогда, что необходимо при учении терпеть надлежит наказание. Брудастого жена, во время нашего учения, понуждала нас, в небытность своего мужа всечастно, чтоб мы громче кричали, хотя б и не то, что учим. Отраднее нам было от скучного сидения, когда учитель наш находился в поле на работе: по возвращении Брудастого отвечал я во всём уроке так, как утром при неутомлённых мыслях, весьма исправно и памятно. Из сего ныне заключаю, что принуждённое детям учение грамоте неполезно, потому что от телесного труда изнемогают душевные силы и приходят в обленение и унылость; явственнее можно усмотреть сию правду, принудить только ребёнка играть сверх его воли: тогда ему та игра и игрушки от скуки омерзеют, и тою игрою мало будет уже играть, или вовсе возненавидеть. В подобие сего обретается: разных рукодел мастера обременяют своих учеников не по силе лет их из коих некоторые, не возмогши снести такой налагаемой на них тягости учения, обращаются в бегство, кроются по разным местам, вымышляют бездельные обманы, наконец от воображения страха, что будут их наказывать за побег жестоко, приходят в отчаянье, делаются бездельниками на век. Вот какой плод происходит от таковых беспутных и ни к чему годных учителей, каков был мой Брудастой. Вымышлял иногда и я, от такого скучного сидения, напрасно показывать, какие ни есть за собою затейные приключения и болезни, коих отнюдь во мне не бывало. [...]