Михаил Лебедев - Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Действительно, дело выходило не шуточное. Беда была. Река Чёрная находилась к западу от Покчи, составляя один из многочисленных притоков Камы, протекавшей в тридцати вёрстах от резиденции князя Микала. По Чёрной московская рать могла спуститься на Каму, там выйти на берег и не далее как через неделю подступить к Покче или Чердыну, смотря по тому, какое направление возьмёт русский воевода, идущий покорять Пермь Великую. Конечно, москвитяне имели основание пробраться и к Изкару, где укрепления были довольно неприступные, благодаря чему их выгоднее было брать со свежими силами, но, в общем, ничего утвердительного о действиях неприятеля предположить было нельзя, так что для князя Микала оставался только один исход — это разослать сторожевые партии во все стороны, чтобы "не прозевать, не проспать пришествие вражеское".

Он так и сделал. Бурмат получил от него приказание немедленно рассыпать цепь разведчиков по окрестным лесам, вплоть до реки Чёрной и Камы, откуда наступали москвитяне. Десятникам было строго внушено, чтобы все здоровые люди их отрядов никуда не отлучались из дому, где они должны были находиться в полной готовности к бою по первому знаку со стороны князя или воеводы. В лесу, в разных местах, решено было устроить засеки и засады, в дополнение к существующим раньше, чем думали задержать быстроту вражеского движения.

Кроме того, следом за уехавшим князем Мате поскакал гонец с уведомлением о появлении москвитян на рубеже пермской земли, причём князь Микал просил Мате принять все меры для того, чтобы уловить приближение неприятеля и достойно встретить его, если он подойдёт к Изкару. Затем посланы были весточки в Урос, к начальствующему там воеводе Зырану, и в Малый Новгород к ушедшему туда Арбузьеву с товарищами, а кстати и к самим обывателям русского городка, на помощь которых возлагались большие надежды.

— А в Чердыне я поуправлюсь с воеводой своим Мычкыном, — сказал Ладмер, предупреждая слова племянника об обороне главного города Перми Великой, каким по тому времени считался Чердын. — И ратников всех мы соберём, и крепче от недругов запрёмся. Не бойся за нас, князь дорогой. Не устрашимся мы воинства московского...

— Теперь уже поздно страшиться... — Понурился Микал, повесив на грудь свою голову, но потом он вдруг ободрился и крикнул:

— Да нет, не поддадимся мы Москве! Не устрашимся мы воинства московского! Верно ты, дядя, сказал! Будь что будет! Ежели и умирать придётся, так умрём хоть на воле своей, а не в темницах Ивана Московского! А вольная смерть ведь как-никак лучше жизни подневольной! Это хоть кто скажет...

— Да, да! — затряс своей бородой Ладмер. — Не отдадимся мы живыми Москве! Пусть она страна православная... Но мы не желаем православными быть! Губит нас вера православная... Губит! Губит! Лучше бы Войпеля нам вспомнить...

— Войпеля? Да, Войпеля! Это ты правду, дядя, сказал. Что же, можно и Войпеля... Авось полегче нам будет немножко...

Микал не отдавал отчёта в своих словах, сказанных им в пылу раздражения на Москву, являвшуюся гнездом православия. Отец Иван был забыт... Игумен Максим сидел как приговорённый к смерти, но при последних словах Микала всё существо его содрогнулось. Ужас объял его душу. Неужели дело дошло до того, что Пермь Великая может вернуться в язычество? И вдруг сильное благородное чувство христианской доблести охватило обыкновенно покладистого, привязанного к земным удовольствиям монаха. Он встал с места и воскликнул негодующим голосом:

— Ой же вы, люди малодушные! Не много ли вы просите, чтобы одни милости сыпались на ваши головы? Заслужили ли вы милости подобные? А теперь, при первой беде, к Войпелю взоры обращаете? Что же, воля ваша, вестимо... Не могу я препятствовать вам... Только попомните слово моё вещее: покарает вас Бог Истинный, ой как покарает! А тебя, старик злобный, пуще других! — указал он на Ладмера и, взяв посох, медленно вышел из горницы.

Князья не задерживали его.

Заволновалась Великая Пермь, переполошённая княжескими вестниками, разносившими приказ Микала: собираться всем ратникам в укреплённые городки, для обороны их от наступающего неприятеля. Засуетились, заохали жители лесной стороны, не ожидавшие такой близкой развязки, хотя слухи о московских намерениях уже давно ходили между ними, порождая в их сердцах смутную тревогу за будущее. Пермяки, обитавшие по рекам Колве и Каме, зыряне, разбросанные среди болот, тянувшихся в сторону привычегодского края, вотяки, имевшие свои поселения в низовьях реки Вишеры, по левой её стороне, даже крохотные кочевья остяков и вогулов, входивших в состав владений изкарского князя, — все эти крупные и мелкие народцы содрогнулись как один человек, затрепетав при известии о вторжении москвитян в Пермь Великую. Приходилось грудью вставать на защиту своей родины, а это грозило большими опасностями, потому что врагом была Москва, считавшаяся всеми непобедимою державою.

— Москва идёт! Москва! — только и слышалось кругом, когда зловещая новость распространялась по тому или другому посёлку, притаившемуся в глуши пермских лесов. — На Чёрной реке уж стоит!.. Погибнем мы все до единого!.. Не нам уж Москве супротивничать... Москва ведь привыкла народы покорять, покорит она и нашу Пермь Великую...

— Но за нас новгородцы стоят, — возражали княжеские посланцы, старавшиеся ободрить боязливых, которых было великое множество. — Похитрее москвитян они будут, укажут, как дело вести... Отгоним мы прочь Москву проклятую! Только вы скорее собирайтесь, не мешкайте...

Тут кстати приводился рассказ о том, как появился в Чердыне, а потом в Покче Арбузьев с товарищами, как он заключил союз с князьями "супротив Москвы заедин идти", какие силы имелось в виду выставить против неприятеля, после чего все понемногу успокаивались, полагаясь на слова рассказчиков, что "всё благополучно обойтись может".

И вот потянулись с разных сторон — кто по лесным речкам в лодках, кто прямиком по лесу и по тропинкам пешком — будущие противники москвитян на поле брани, вооружённые чем Бог послал: топорами, кольями, рогатинами, стрелами, многие даже простыми деревянными ослопами, имевшими вид балды, усаженной коротко обрубленными сучьями. Вообще, снаряжение ратников было немудрёное, как немудры были и сами ратники, лишённые всякой воинственности, заменяемой у них полным наружным убожеством.

В городках встречали их с распростёртыми объятиями, потому что как-никак всё же сила прибывала, хотя и ненадёжная сила, не могущая идти в сравнение с городскими десятками. Но в общей сложности благодаря многочисленности прибывающих людей, рать должна была составиться довольно значительная, обещающая некоторый успех, в особенности при верховодстве новгородцев, изучивших тактику московских воевод.