Александр Коротков - Поверженный ангел [Исторический роман]

Обогнув полукруглую стену Колизея, друзья очень скоро вышли на площадь Санта Кроче, неподалеку от фонтана, около которого две женщины, опасливо оглядываясь, набирали воду. За фонтаном торчали две толстые тумбы почти в человеческий рост высотой и тянулись врытые в землю низкие коновязи. Четырехугольник площади, окруженный древними домами, замыкала сложенная из желтоватого фьезоланского камня францисканская церковь Санта Кроче — последнее творение Арнольфо ди Камбио. Голый, без каких-либо украшений фасад церкви напоминал о суровой простоте дантовских времен.

У церкви мессер Панцано задержался, чтобы раздать милостыню нищим, обсевшим ступени паперти перед главным входом. Когда он опускал монетку в последнюю жадно протянутую к нему руку, из боковых дверей вышел высокий монах-францисканец в капюшоне, низко опущенном на глаза. Быстро оглядевшись по сторонам, монах сошел со ступеней и направился в сторону улицы Художников. Что-то в его манере поворачивать голову, немного сутулиться, в гусиной походке показалось рыцарю удивительно знакомым, и ему захотелось проверить свою догадку. Будучи человеком решительным, привыкшим действовать не раздумывая, он сделал своим спутникам знак подождать его и бросился догонять монаха. Услышав за собой погоню, тот, не оглядываясь, ускорил шаг, потом почти побежал. Однако, как он ни старался, его старым ногам не под силу было тягаться в выносливости с молодыми ногами рыцаря. На углу переулка дельи Гьечи мессер Панцано все же нагнал его.

— Брат, подожди, — сказал он, легонько тронув монаха за плечо.

Почувствовав прикосновение рыцаря, монах остановился, тяжко дыша широко открытым ртом, как пескарь, вытащенный из воды.

— Брат мой, — продолжал мессер Панцано, — удели мне немного времени, я хочу исповедоваться.

— Тут… не место… — задыхаясь, пробормотал монах.

— Плохо же ты, брат мой, блюдешь устав своего ордена, — сокрушенным голосом заметил рыцарь, заступая ему путь. — Разве не велит он вашей братии в любой час наставлять словом божьим погрязших во грехе мирян, особенно когда они хотят покаяться? Ты же бежишь от меня, как черт от ладана, и не хочешь даже выслушать!

С этими словами он заглянул под монашеский капюшон и увидел бледную испуганную физиономию бывшего главы Гвельфской партии мессера Лапо ди Кастильонкьо. На минуту глаза рыцарей встретились, и Кастильонкьо понял, что погиб. Достаточно мессеру Панцано произнести вслух его имя, и тотчас сбежится толпа рассвирепевшей черни. Уж с кем с кем, а с ним-то не станут церемониться. Его просто разорвут на куски.

Мессер Панцано взглянул на трясущиеся щеки переодетого рыцаря, на его округлившиеся глаза, в которых застыл ужас, и в душе его шевельнулась жалость к этому запыхавшемуся старику, уже поверженному судьбой в самую бездну отчаяния. Нет, он не выдаст рыцаря восставшим ремесленникам. Если монашеская одежда поможет Кастильонкьо невредимым выбраться за городские стены, пусть так и будет. Но посмеяться-то напоследок он может?

— Видишь ли, брат мой, — насмешливо проговорил мессер Панцано, скорчив постную мину, — я только хотел спросить у тебя, не согрешил ли я перед богом и людьми, когда, не спросив разрешения у закона, помог толпе освободить всех узников, заключенных по приказу партии в тюрьме Стинке? Но раз ты так торопишься, я не стану тебя задерживать. Ступай себе с богом, мессер монах.

И, не дожидаясь ответа Кастильонкьо, он повернулся и быстрым шагом направился назад, к церкви Санта Кроче, где его ждали друзья…

Слушая рассказы графа Аверардо, Ринальдо не переставал размышлять об удивительных событиях, происшедших за время его болезни, и о тех переменах, которые они внесут в его жизнь. Под конец и эти бесплодные мысли, и речь немца, после каждого стакана становившаяся все более невнятной, так утомили юношу, еще не окрепшего после болезни, что веки у него сами собой сомкнулись, и он уснул крепким сном выздоравливающего человека.

Его разбудил шепот и сдавленный смех. Он открыл глаза и сперва ничего не увидел, кроме отблеска свечи, заслоненной чьей-то спиной, однако немного погодя, окончательно проснувшись и привыкнув к полумраку, царившему в комнате, он разглядел в дальнем углу три женские фигуры. Спиной к нему, низко склонив голову и перетирая что-то в ступке, сидела Эрмеллина. За ней, у скамьи, освещенной свечой, стояла Мария, как показалось Ринальдо, очень похорошевшая, в богатом розовом платье. Третьей была Катарина. Присев на корточки, она колдовала над платьем Марии и оживленным шепотом рассказывала о чем-то, как видно, очень забавном. Но вот она выпрямилась, отступила на шаг, чтобы оценить свою работу, потом обняла Марию и звонко поцеловала ее в щеку.

— Красавица ты моя! — тихо воскликнула она. — Так я за тебя рада, так счастлива, сказать не могу!

Ринальдо стало не по себе. «Бог знает что! — подумал он. — Они же воображают, что я сплю».

Он попробовал приподняться и с радостным удивлением отметил, что это ему нисколько не трудно. Он не чувствовал ни слабости, ни боли. Он был здоров! Откинув одеяло, он сел и стал машинально шарить босыми ногами по полу, пытаясь нащупать туфли.

Эрмеллина первая услышала возню у себя за спиной. Она оглянулась, быстро поставила на стол ступку и не перешла, а как бы перепорхнула со своего стула к постели Ринальдо.

— Что ты, бог с тобой! Ложись скорей, тебе нельзя! — прошептала она, стараясь уложить юношу обратно под одеяло.

— Еще как можно! — смеясь, возразил Ринальдо. — Я совсем здоров. Право…

Он взял девушку за руки, легко притянул к себе и чуть не вскрикнул, пораженный. Как она переменилась! Худенькое личико ее заострилось, стало совсем прозрачным, даже каким-то голубым, глубоко запавшие глаза обвела густая синева, отчего они выглядели неестественно огромными и зияли на бескровном лице, как бездонные провалы. И руки ее, когда-то смуглые от солнца и твердые от работы, тоже стали прозрачными и голубыми, тонкими, как плеточки, слабыми и беззащитными.

— Что с тобой? — спросила Эрмеллина, удивленная его неподвижностью.

— Боже мой, Лина!.. — прошептал он.

Жалость, признательность, нежность и еще какое-то щемящее чувство жарко всколыхнулось у него в груди. Сам не зная, как это у него получилось, он притянул девушку еще ближе и поцеловал в холодную щеку.

На мгновение Эрмеллина замерла, прикрыв веки, разомкнув губы, будто к чему-то прислушиваясь, потом вдруг отшатнулась и с неожиданной силой вырвала руки.

— С ума сошел!.. — прошептала она.

Сколько раз душными ночами, прислушиваясь к неровному дыханию Ринальдо, она с замиранием сердца мечтала об этой минуте! И вот она наступила, но все вышло совсем не так, как ей хотелось. Главное, они были не одни. «Господи, как все нескладно! — подумала Эрмеллина и почему-то ни с того ни с сего рассердилась на Ринальдо. — Ну хорошо же!» — пробормотала она про себя и громко позвала: