Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Именно это случилось с братом Адамом. Он не осознавал желтоватого света вокруг, потому что ослеп.

Монахи Бьюли часто с удивлением отмечали, как хорошо ориентировался брат Адам без всякой сторонней помощи. Не только в монастыре. Даже посреди ночи, когда монахи шли по коридору и лестнице на ночную службу, он спускался с ними совершенно самостоятельно и безошибочно занимал положенное место на хорах. Вне стен аббатства он тоже как будто ни разу не заблудился.

Похоже было, что он мог справляться со всеми задачами: от посадки овощей до изготовления свечей.

Он сохранил красоту и хорошее сложение. Он мало общался с другими и любил одиночество, но всегда распространял ауру спокойной безмятежности.

Лишь однажды на несколько дней через восемнадцать месяцев после его возвращения что-то произошло с ним и отвлекло его внимание. Брат Адам несколько раз сбивался с пути и натыкался на разные предметы. Через неделю, на протяжении которой аббат беспокоился за него, он вроде как восстановил душевное равновесие и больше ни на что не натыкался. Никто не знал, чем объяснить этот короткий эпизод. Кроме брата Люка.

Стоял теплый летний день, когда послушник предложил сопроводить его в прогулке по любимой тропе вдоль реки.

– Я не увижу реку, но уловлю ее запах, – ответил Адам. – А коли так, то конечно.

Люку пришлось взять его под руку и периодически предупреждать о мелких препятствиях. Так они сумели без труда пройти через лес и выйти на открытую заболоченную местность у изгиба реки, где монах, к своему восторгу, услышал стаю лебедей, которая поднималась с воды и становилась на крыло.

И какое-то время они стояли в полуденной тишине, ощущая на лицах чрезвычайно приятное солнечное тепло, когда брат Адам услышал легкие шаги по тропе.

– Кто это? – спросил он у Люка.

– Один человек хочет повидаться с вами, – ответил послушник и добавил: – Я оставлю вас и немного прогуляюсь.

А через несколько мгновений Адам догадался, кто это, и испытал легкий шок удивления.

Перед ним стояла она. Адам чувствовал ее запах, осознавал ее присутствие, ибо был только слеп. Хотел дотронуться, но заколебался. Ему показалось, что она не одна.

– Брат Адам… – Ее голос. Она говорила спокойно, мягко. – Я кое-кого привела взглянуть на тебя.

– Вот как… Кто же это?

– Мое младшее дитя. Маленький мальчик.

– Понимаю.

– Ты дашь ему свое благословение?

– Мое благословление? – Он был почти удивлен, ведь это была естественная просьба к монаху, но знание о том, что она сделала с ним… – Чего стоит мое благословение? – спросил он. – Сколько мальчику лет?

– Пять лет.

– Чудесный возраст. – Он улыбнулся. – Как его зовут?

– Адам.

– О! Мое имя.

Он почувствовал, что она подошла очень близко, почти прикоснулась телом, чтобы шепнуть ему на ухо:

– Это твой сын.

– Мой сын?

Откровение потрясло его так, что он едва не отшатнулся. Как будто в его мире тьмы вдруг вспыхнул ослепительный золотой свет.

– Он не знает.

– Ты… – Его голос охрип. – Ты уверена?

– Да. – Теперь она отступила.

Секунду он неподвижно стоял в лучах солнца, хотя ему чудилось, что его качает.

– Подойди, малыш Адам, – произнес он тихо.

И когда мальчик приблизился, он ощупал его голову, затем лицо. Он бы поднял его, чтобы почувствовать целиком, прижал бы к себе. Но он не мог этого сделать.

– Итак, Адам, – сказал он ласково, – будь хорошим мальчиком, слушайся мать и прими благословение другого Адама. – Возложив руку на темя малыша, он прочел короткую молитву.

Ему отчаянно хотелось что-нибудь дать мальчику. Он гадал что. Затем, вдруг вспомнив, извлек кедровое распятие, которое давным-давно дала ему мать, одним рывком разорвал на шее кожаный шнурок и протянул мальчику:

– Адам, мне досталось это распятие от матери. Говорят, крестоносец привез его из Святой земли. Носи его постоянно. – Он повернулся к Мэри, повел плечом. – Это все, что у меня есть.

Затем они ушли, а вскоре и брат Адам с Люком направились обратно в аббатство.

Они заговорили только раз, на полпути через лес.

– Мальчик похож на меня?

– Да.

На протяжении долгих лет слепой брат Адам выглядел наиболее безмятежным в такие солнечные дни, когда тихо медитировал, сидя в нише крытой аркады на защищенной северной стене монастыря. Младшим монахам казалось, что будет дерзостью мешать ему, ибо он, очевидно, пребывал очень близко к Богу и предавался безмолвному общению с Ним. Иногда это так и было. Но порой, когда он вдыхал запах монастырской травы и маргариток, ощущал на себе тепло солнца, повисшего над трапезной, его сознание наполняла радостью и восторгом другая мысль, которую он не мог отогнать, пусть даже она вела к погибели.

«У меня есть сын. Господи Боже, у меня есть сын!»

Однажды, когда он был один и никто не видел, брат Адам даже вынул ножичек, которым пользовался тем же днем раньше, и украдкой выцарапал на камне маленькую букву «А».

Адам. И иногда он думал, что если его покарают изгнанием из райского сада в места потемнее, то он ради сына, возможно, все повторит заново.

Так брат Адам прожил со своей тайной в аббатстве Бьюли много лет.

Пятница. Рыбный день на рынке Лимингтона. По средам и пятницам в восемь утра рыбаки на час выставляют свои лотки.

Теплое утро в начале апреля. Запах свежей рыбы был бесподобным. На той заре ее в изобилии доставили на маленькую пристань. Там были угри и устрицы из эстуария; хек, треска и прочая белая рыба из моря; был и серебряный карась, как называли тогда желтого морского петуха. Рыбный рынок посещали в основном горожанки: купчихи в платьях с широкими рукавами и вимплах, укрывающих головы; особы победнее и служанки, некоторые – в корсажах с черной шнуровкой, все в передниках, на голове капюшоны, чтобы выглядеть респектабельнее.

Бейлиф только ударил в колокол, объявив о закрытии рынка, когда с пристани появились двое мужчин.

Достаточно было взглянуть на стройного человека, шагавшего по улице тем теплым апрельским утром, чтобы возникло чувство, будто вы его знаете. Все дело было в походке. Она с предельной откровенностью показывала, что ему решительно наплевать, кто что думает. Просторные штаны из льна бодро хлопали по икрам, оставляя обнаженными лодыжки. На ногах сандалии с кожаными ремешками. Джеркин, не очень чистый, был из шерстяной ткани в желтую и синюю полоску. На голове кожаная шляпа, сшитая им самим.

Молодой Джонатан Тоттон не помнил случая, чтобы на Алане Сигалле не было этого головного убора.

Если жизнерадостное лицо Алана Сигалла было внизу как бы срезано, если его жидкая черная бороденка шла ото рта прямо к адамову яблоку, ничуть не задерживаясь на таком украшении, как подбородок, то вы могли не сомневаться, что это объяснялось решением Алана и его предков прекрасно обойтись без последнего. И в его бодрой невозмутимой улыбке присутствовало нечто подтверждавшее вашу правоту. Казалось, что о подбородке она говорит: «Мы срезали здесь угол и, может быть, еще кое-где, о чем вам незачем знать».