Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

В это время зашевелился надзиратель, он проснулся.

– Ну поцелуйте же меня, – тихо сказала Хохотушка. – Поспешите, мой супруг, это будет нашим венчанием.

И девушка, смущаясь, прикоснулась лбом к железной решетке.

Глубоко растроганный, Жермен прильнул губами к ее лицу.

Из глаз заключенного пролилась слеза, словно влажная жемчужина.

Трогательное благословение светлой, печальной и пленительной любви.

…………………………………

– Уже три часа, – поднимаясь, сказал надзиратель, – а посетители могут здесь быть до двух. Ну-с, милая барышня, – обратился он к гризетке, – ничего не поделаешь, надо уходить.

– О, благодарю, сударь, что вы оставили нас одних. Я внушила Жермену бодрость, он не будет больше угрюмым, и ему нечего бояться злых арестантов. Не так ли, мой друг?

– Будьте покойны, – проговорил Жермен, – я теперь буду самым веселым арестантом в тюрьме.

– И в добрый час! Тогда на вас перестанут обращать внимание, – проговорил надзиратель.

– Я тут принесла Жермену шарф, – сказала Хохотушка, – должна я передать его в контору?

– Так полагается. Но раз я уже отступил от правил, допустим еще небольшое нарушение. Пусть уж будет день удач. Отдайте ему сами ваш подарок.

И надзиратель открыл дверь в коридор.

– Этот добрый человек прав. Сегодня действительно особый день, – сказал Жермен, принимая шарф из рук Хохотушки, которые он нежно сжал. – До свидания и до скорой встречи, я теперь не боюсь просить вас приходить возможно чаще.

– А я не буду ждать вашего позволения. До свидания, милый Жермен.

– До встречи, милая Хохотушка.

– Наденьте шарф и не смейте простужаться, здесь так сыро!

– Какой чудный шарф! Подумать только, что вы сами его связали для меня. Я никогда с ним не расстанусь, – сказал Жермен, поднеся подарок к губам.

– Надеюсь, что сегодня у вас появится аппетит. Угодно вам принять от меня маленькое угощение?

– Еще бы, на этот раз я отдам ему должное.

– Думаю, что вы останетесь довольны, господин гурман. Вы расскажете мне, как оно вам понравилось. Еще раз благодарю вас, господин надзиратель, я ухожу сегодня счастливая и успокоенная. До свидания, Жермен.

– До скорой встречи!

– До встречи навсегда…

Несколько минут спустя Хохотушка, взяв зонтик и галоши, покинула тюрьму в более веселом настроении, чем то, в каком она пришла сюда.

Во время разговора Жермена и гризетки во дворе тюрьмы произошла другая сцена, и мы поведем туда нашего читателя.

Хотя внешний вид большой тюрьмы, построенной с соблюдением удобств и чистоты, которых требует гуманность, не представляет собою ничего мрачного, но пребывающие в ней арестанты производят удручающее впечатление.

Жалость и грусть обычно охватывают вас, когда вы находитесь среди женщин. Невольно приходит на ум, что они совершили преступление не по своей воле, а только потому, что попали под губительное влияние первого совратившего их мужчины.

К тому же наиболее преступные женщины сохраняют в глубине души две святых струны, которых не могут порвать самые пагубные, самые неистовые страсти, – любовь и материнство. Говорить о любви и материнстве – значит согласиться с тем, что среди несчастных созданий чистый луч света порою может осветить глубокое нравственное падение.

Но у мужчин, которые отсидели в тюрьме, а затем выходят на волю, нет ничего подобного.

Это сгусток преступлений, это глыба бронзы, которая раскаляется только на огне адских страстей.

Вот почему внешний вид преступников, наполняющих тюрьмы, вызывает чувство ужаса и отвращения.

И, только поразмыслив, вы испытываете сострадание и вместе с тем глубокое огорчение.

Да… глубокое огорчение, ибо, подумав, убеждаешься, что обитатели тюрьмы и каторги – кровавая жатва для палача прорастает всегда среди тины невежества, нищеты и отупения.

Чтобы составить себе представление о царящих в тюрьме ужасах и кошмарах, пусть читатель последует за нами в Львиный Ров.

Так называется один из дворов тюрьмы Форс.

Обыкновенно туда сажают самых закоренелых и опасных рецидивистов, обвиняемых в тягчайших преступлениях.

Но ввиду начавшегося ремонта одного из зданий тюрьмы Форс власти вынуждены были временно поместить туда несколько не столь уж закоренелых преступников.

Этих последних, тоже осужденных судом присяжных, по сравнению с обычными арестантами Львиного Рва можно было счесть добродетельными людьми.

Сцена, которую мы сейчас опишем, происходила при тусклом свете, в серый дождливый день, среди большого квадратного двора, обнесенного высокими белыми стенами с зарешеченными окнами.

В одном конце этого двора виднелась узкая дверь с окошечком, в противоположном – вход в зал с каменным полом – это было отапливаемое помещение с чугунной печью, вокруг которой стояли скамьи, а на них, непринужденно развалившись, вели беседу несколько арестантов.

Другие разгуливали по двору рядами по четыре-пять человек, держа друг друга под руку.

Надо было обладать суровой, мрачной кистью Сальватора Розы или Гойи, чтобы набросать различные типы нравственного и физического уродства, дать представление об отвратительной одежде этих несчастных, закутанных в большинстве случаев в рубище, ведь они находятся в предварительном заключении и, быть может, не виновны, потому им не выдают арестантской одежды. Правда, некоторые получают ее, потому что те лохмотья, в которых они пришли в тюрьму, стали такими грязными и смрадными, что после обязательного прохождения бани носить их нельзя [33] В целях гигиены арестованный при своем прибытии в тюрьму, а впоследствии два раза в месяц посещает баню; потом его одежду подвергают санитарной обработке. Для арестанта баня с горячей водой – неслыханная роскошь. . Тогда заключенные получают куртку и брюки из серого сукна.

Френолог, наблюдая осужденных, не преминул бы заметить истощенные лица с плоским или вдавленным лбом, с жестоким или коварным взглядом, со злобным или тупым ртом, с огромным затылком; почти у всех было что-то устрашающе звериное.

Лукавые черты лица одного напоминали хитрую изворотливость лисы; иной кровожадный тип походил на хищную птицу, другой напоминал свирепого тигра, а иные выглядели просто тупыми животными.

Прогулка безмолвной толпы людей в глубине двора, похожего на квадратный колодец, с суровыми лицами, с нахальным и циничным смехом, оставляла на редкость мрачное впечатление.