Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Ну и что… – возразил Николя, – что изменилось?

– Изменилось то, – ответил Скелет, – что если он продал, как говорит Верзила, то живым отсюда не уйдет!

– Туда ему и дорога! – сказал Крючок.

– Нужно проучить, – гневно заговорил Скелет. – Теперь нас преследуют не легавые, а провокаторы. По доносу отрубили головы Жаку и Готье… к вечной каторге приговорили Руссилона…

– А я, а моя мать, а Тыква? А мой брат в Тулоне? – воскликнул Николя. – Разве нас всех не продал Краснорукий? Теперь это доказано; вместо того чтобы посадить с нами, его отправили в Рокетт! Испугались поместить сюда… он, негодяй, чувствовал, что ему несдобровать…

– А я? – сказал Крючок. – Разве Краснорукий не донес на меня?

– А разве меня не предал Жобер, – промолвил юный арестант тонким голосом, жеманно картавя, – человек, предложивший мне дело на улице Сен-Мартен?

Этот юноша, с высоким голосом, бледным, полным и женственным лицом, с лукавыми глазами, был странно одет: на голове у него был красный шелковый платок, завязанный в виде банта над лбом и прижимавший к вискам две пряди белокурых волос; вместо галстука он носил белую шерстяную шаль с зеленым узором, завязанную на груди; его коричневая суконная куртка исчезала под узким поясом широких штанов из пестрой шотландской материи в клетку.

– Разве это не подлость!.. Разве можно поверить, что человек станет таким мерзавцем, – произнес жеманный юноша. – Я доверял Жоберу как никому на свете.

– Мне, Жавотта, точно известно, что он продал тебя, – ответил Скелет, который, казалось, особенно покровительствовал этому заключенному. – Улика есть: с ним поступили, как с Красноруким: не посадили к нам, а направили в Консьержери… Надо с этим кончать… расправиться со злодеем. Негодяи выдают себя за наших друзей, а сами на службе у полиции. Они полагают, что их шкура будет цела, потому что их сажают в другие тюрьмы, разлучив с теми, кого они предали…

– Верно!..

– Чтоб с этим покончить, арестанты должны относиться к доносчику как к смертельному врагу; не важно, предал ли он Пьера либо Жака, у нас либо в другой тюрьме, это в счет не идет, надо придушить его. Когда мы завалим четырех, другие задумаются, прежде чем выдать воров.

– Прав Скелет, – сказал Николя, – тогда надо начать с Жермена.

– Так и сделаем, – ответил Скелет. – Но подождем Хромого. Если он докажет, что Жермен шпион, тогда все… барашек больше не будет блеять, его завалят.

– А как же быть с надзирателем? – спросил преступник, которого Скелет называл Жавоттой.

– Я придумал… Нам поможет Острослов.

– Он? Да он же трус.

– И не сильнее блохи.

– Молчать, я сам знаю. Где он?

– Он вернулся из приемной, но его вызвали к тюремной крысе [36] Адвокат. .

– А Жермен, он все еще в приемной?

– Да, с девицей, которая его навещает.

– Как только он вернется, смотрите в оба! Надо только подождать Гобера, без него не обойтись.

– Без Острослова?

– Конечно…

– А Жермена прикончим?

– Я беру это на себя.

– А как, ведь у нас отобрали ножи!

– А эти клещи хочешь попробовать? Подставляй горло, – заявил Скелет, показывая свои длинные, сухие и твердые, как кусок железа, пальцы.

– Ты задушишь его?

– Сожму немного.

– Но если узнают, что это ты?

– Ну и что? Разве у меня две головы, как у теленка, которого показывают на ярмарке?

– А ведь правда… голову рубят только один раз, а поскольку ты в этом уверен…

– Более чем уверен; адвокат еще вчера мне об этом сказал. Пойман с рукой в мешке и с ножом в горле убитого. Ведь я – обратная кобылка [37] Вновь арестованный рецидивист. , приговор заранее известен… Ладно, я отправлю свою голову посмотреть, что там в корзине у палача, правда или нет, что он надувает казненных и кладет опилки вместо отрубей, которые нам жалует правительство.

– Верно… Приговоренный к казни имеет право на отруби. Помню, моего отца так же обворовали… – подтвердил Марсиаль, разразившись свирепым смехом.

При этой омерзительной шутке все присутствовавшие расхохотались.

Ужасно! И мы ничего не преувеличиваем, напротив, еще смягчаем ужас обычных тюремных пересудов.

Повторяем, нужно все-таки дать представление, хотя бы поверхностное, о том, что говорится, что происходит в этих страшных пагубных школах цинизма, воровства, убийства.

Нужно, чтобы знали о том, с каким показным презрением говорят почти все закоренелые преступники о самых страшных наказаниях, которыми карает их общество.

Тогда, быть может, поймут, что необходимо изменить систему бесплодных наказаний, пагубных общений и заменить их единственным возмездием, которое может, как мы докажем ниже, устрашить самых закоренелых негодяев.

…………………………………

Собравшиеся в теплом зале арестанты громко засмеялись.

– Тысяча чертей! – заорал Скелет. – Я хотел бы, чтоб наши байки подслушали судьи, которые думают запугать нас гильотиной… Пусть придут к заставе Сен-Жак в день, когда состоится мой бенефис: они увидят, как я, поклонившись толпе, смело скажу: «Папаша Сансон, пожалуйста, дерните шнур!»

Новый взрыв хохота.

– Это длится столько времени, сколько нужно, чтобы проглотить комок жевательного табака. Шарло дергает за веревку…

– И перед вами открыты двери в преисподнюю, – проговорил Скелет, покуривая трубку.

– Ну и сбрехнул, разве преисподняя есть?

– Болван! Я в шутку говорю… есть нож гильотины, есть голова, которую под него кладут… вот и все. Теперь, когда я знаю свою дорогу и что мне предстоит обитель «Утоли моя печали» [38] Гильотина. , я бы охотнее пошел туда сегодня, чем завтра, – с диким возбуждением заговорил Скелет. – Да, я хотел бы уже быть там, кровь подступает к горлу, когда подумаю о толпе, которая соберется, чтобы посмотреть на меня. Четыре-пять тысяч зевак столпятся на площади, будут толкаться, драться за лучшее место, будут снимать окна, стулья, словно хотят лицезреть какое-то шествие. Я уже слышу их голоса: «Сдается место! Сдается место!» Будут воинские части, пехота, кавалерия… и всякая всячина… и все это для меня, для Скелета: ведь для честного человека такого зрелища не устроят! Верно, друзья? Вот что придает бодрости. Даже такой трус, как Гобер, и тот пошел бы твердым шагом… ведь все, кто смотрит на вас, распаляют вам нутро… потом… мгновение… и ты лихо умираешь… это раздражает судей и честных людей и учит бандитов потешаться над курносой.

– Точно так, – заговорил Крючок, подражая циничному бахвальству Скелета, – нас хотят запугать тем, что палач разложит для нас свой товар, и баста.

– Наплевать на эту машинку, – поддержал Николя. – И тюрьма и каторга – невидаль какая; лишь бы мы все были друзьями. Будем веселиться, пока смерть не пришла!