Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Какой ты мудрец, Скелет! Голова! – с восхищением произнес бандит.

Затем он громко спросил:

– Острослову сказали, что он должен отвлечь надзирателя и что мы прикончим доносчика?

– Нет. Он труслив и добродушен, если б узнал, то не стал бы рассказывать. А когда все произойдет, он поневоле смолчит.

Прозвучал звонок к обеду.

– Эй, воры, жрать! – объявил Скелет. – Сейчас придут Острослов и Жермен. Слушайте все: я Живой Труп, но и доносчик – тоже живой труп.

Новый арестант, о котором мы говорили, тот, что носил синий колпак и серую блузу, внимательно слушал и энергично одобрял заговор, угрожавший жизни Жермена. Человек этот, атлетического сложения, вышел незамеченным из теплого зала с другими узниками и присоединился к группе заключенных, толпившихся во дворе вокруг раздатчиков пищи, разносивших вареное мясо в медных тазах и хлеб в огромных корзинах.

Каждый арестант получал кусок вареной говядины без костей, из которых наутро был сварен жирный суп, и краюху хлеба, на вкус лучше солдатского [41] Таков тюремный режим питания: на завтрак арестант получает миску супа, либо мясного, либо постного, разбавленного бульоном. На ужин порцию мяса (четверть фунта) без костей либо порцию овощей из фасоли и картофеля – каждый день разнообразные овощи. Бесспорно, заключенные в силу гуманности должны иметь здоровую и обильную пищу… К тому же заметим, что большинство самых трудолюбивых рабочих, наиболее устроенных, питаются мясным супом и мясом не более десяти раз в год. .

Заключенные, у которых были деньги, могли купить в столовой вино и там, как говорится, опрокинуть стаканчик.

Те узники, что, как, например, Николя, получали различные продукты с воли, потчевали своих друзей. В этот день сын казненного преступника пригласил на трапезу Скелета, Крючка и, по совету старосты, Гобера, для того чтобы уговорить его рассказывать про Сухарика и Душегуба. Ветчина, крутые яйца, сыр и белый хлеб – дары подневольной щедрости скупщика Мику – были разложены на скамейке, и Скелет спокойно приготовился отдать им должное, ничуть не мучаясь мыслями об убийстве, которое он собирался хладнокровно совершить.

– Пойди посмотри, не идет ли Острослов, поторопи-ка его, – обратился он к Николя. – Прежде чем покончить с Жерменом, я выпью и закушу. Не забудь сказать Верзиле, что надо натравить Франка на судебного исполнителя, чтоб освободить Львиный Ров от обоих.

– Не волнуйся, но если Франк не проучит судебного исполнителя, то это не по нашей вине…

И Николя вышел из теплого зала.

В это время на дворе появился мэтр Буляр, он курил сигару; его руки прятались в длинном сюртуке серого сукна, а голова – в фуражке с козырьком, надвинутой на уши. На его румяном пухлом лице сияла улыбка. Он увидел Николя, который сразу же начал высматривать Франка. Франк и Верзила обедали на скамье и не замечали пристава: они сидели к нему спиной.

Неукоснительно выполняя указания Скелета, Николя, увидев, что мэтр Буляр подходит к нему, сделал вид, что не замечает его, подошел к Франку и Верзиле.

– Здравствуйте, любезный, – обратился Буляр к Николя.

– А, добрый день, сударь, я вас не заметил. Вы, как обычно, прогуливаетесь?

– Да, мой милый, и сегодня, совершая прогулку, я преследовал двойную цель. Все вам объясню, но сначала, пожалуйста, сигары… Не стесняйтесь. Между друзьями, черт побери, не следует церемониться.

– Благодарю вас. Какая же двойная цель?

– Я вам объясню. Сегодня утром у меня отсутствует аппетит… и я решил, что, обедая среди веселых молодцов, видя, как они поглощают еду, может быть, и я проголодаюсь.

– Неглупо придумано… Но вот что, если вы хотите видеть двух молодчиков, которые лихо пожирают все, что им дают, – сказал Николя, подводя Буляра к скамье Франка, который сидел спиной к нему, – посмотрите на эти морды; сразу почувствуете голод, как будто вы только что съели банку корнишонов.

– А, черт возьми, надо посмотреть на это чудо, – произнес мэтр Буляр.

– Эй, Верзила! – крикнул Николя.

Верзила и Франк разом оглянулись.

Буляр был поражен и невольно разинул рот, узнав человека, которого он ограбил.

Франк, швырнув хлеб и мясо на скамью, в мгновение ока подскочил к мэтру Буляру и, схватив его за шею, воскликнул:

– Отдай деньги!..

– Как… что? Вы меня задушите… я… Друг мой, послушайте меня…

– Деньги, говорю! Хотя теперь уже поздно, из-за тебя я попал сюда.

– Но… я… но…

– Если попаду на галеры, это ты будешь виноват, потому что, не укради ты у меня деньги, я не стал бы воровать, был бы честным человеком, каким желал стать всегда. Тебя-то оправдают. Тебе-то ничего не будет, но от меня не уйдешь, ты меня запомнишь! Ведь у тебя бриллианты и золото, а ты грабишь бедняков. Негодяй! Вот тебе в рыло, получай… Ну что, хватит? Нет… на вот!

– Помогите! Помогите!.. – завопил Буляр, повалившись у ног Франка, который яростно его избивал.

Другие арестанты, весьма равнодушные к потасовке, окружили дерущихся, вернее – избиваемого, так как Буляр, испуганный, запыхавшийся, не оказывал никакого сопротивления, только стремился защитить себя от ударов, наносимых врагом.

К счастью, на крик пристава прибежал надзиратель и оттащил его от Франка.

Мэтр Буляр, бледный, потрясенный, с подбитым глазом, встал и ринулся к проходной. На полу осталась лежать его фуражка.

– Откройте, – обратился он к надзирателю, – не хочу больше здесь быть. Помогите мне…

– А ты, за избиение господина, за мной, к начальнику тюрьмы, и на два дня в карцер, – заявил надзиратель, схватив Франка за шиворот.

– Плевать я хотел, зато он получил свое, – ответил Франк.

– Слушай, – тихо произнес Верзила, делая вид, что приводит в порядок одежду Франка, – ни слова о шпионе.

– Ладно, но если б остался здесь, то заступился бы за него, ведь убивать за такую вину человека… жестоко, но выдавать вас не стану!

– Не задерживайся! – сказал надзиратель.

– Ну вот, порядок: избавились от того и другого… теперь возьмемся за Жермена, – заметил Николя.

В то время как Франка уводили со двора, появились Жермен и Гобер.

Жермена нельзя было узнать: лицо его, прежде печальное и унылое, сияло искренней радостью. С гордо поднятой головой он смотрел на всех, довольный, уверенный в себе. Он был любим… отныне тюрьма была ему не страшна.

Гобер следовал за ним со смущенным видом; он хотел заговорить с ним и наконец, сделав над собой усилие, легонько коснулся Жермена, прежде чем тот приблизился к арестантам, наблюдавшим за ним со скрытой ненавистью. Намеченная жертва не могла от них ускользнуть.