Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Я благодарю вас, – сказал доктор Альфреду, – что вы потрудились и пришли сюда; но, судя по всему, этот визит оказался вам по душе!

– Сударь, – ответил Пипле, почтительно кланяясь, – люди должны оказывать помощь друг другу здесь, на земле… они братья… не говоря уже о том, что отец Морель достойнейший среди честных людей… до того, как он потерял разум вследствие ареста его милой дочери Луизы…

– А я даже сожалею, – заметила Анастази, – что миска, которую я выплеснула на плечи полицейских, была не с расплавленным свинцом, а с горячим супом… правда, старичок, да, с расплавленным свинцом?

– Я должен подтвердить, что моя жена была преданна семье Мореля.

– Если вы не боитесь душевнобольных, – сказал доктор Гербен матери Жермена, – мы пойдем через несколько дворов, чтобы достичь крайнего здания, куда я попросил, кстати, привести Мореля, вместо того чтобы отправлять его на ферму, как мы обычно это практикуем.

– На ферму? – спросила госпожа Жорж. – Здесь имеется ферма?

– Это вас удивляет? Я понимаю. Да, у нас здесь есть ферма, получаемые с нее продукты – весьма значительное подспорье для нашего дома, а работники на ней – сами душевнобольные [67].

– Они там работают на свободе?

– Конечно, работа, тишина полей, природа – лучшее целебное средство… Один лишь надзиратель сопровождает их, и почти не было случая, чтобы кто-нибудь бежал; они очень охотно идут туда и очень довольны… а небольшая плата, которую они зарабатывают, служит для улучшения условий их жизни… доставляет им маленькое удовольствие. Вот мы и пришли к воротам. – Затем, заметив легкое опасение на лице госпожи Жорж, доктор добавил: – Не бойтесь ничего… Через мгновение вы будете столь же спокойны, как и я.

– Я следую за вами. Идемте, дети.

– Анастази, – тихо произнес Пипле, шедший со своей женой позади всей группы, – когда я подумаю, что, если бы адское преследование Кабриона продолжалось… твой Альфред сошел бы с ума и находился бы здесь среди этих несчастных, которых мы увидим в странных одеждах, закованных в цепи или сидящих в клетке, как хищные звери в зоологическом саду.

– Не говори мне о них, мой голубчик… Я слышала, что сошедшие с ума от любви становятся словно обезьянами, как только увидят женщину… Они кидаются к решеткам своих клеток, издавая ужасные крики… Для того чтобы их успокоить, сторожа бьют их хлыстом, поливают головы холодной водой, падающей с высоты в сто футов… но даже этого мало, чтобы их утихомирить.

– Анастази, не подходи к клеткам сумасшедших, – серьезно заявил Альфред, – может произойти несчастье!

– Было бы невеликодушным дразнить их, – с унынием заметила Анастази, – ведь наши чары превращают мужчин в безумных. Послушай, я пугаюсь, Альфред, когда думаю, что, если бы я отказалась дать тебе счастье, ты, быть может, сошел бы с ума от любви, как эти бешеные… наверное, так же ринулся бы к решеткам, как только увидел женщину, и стал бы рычать, бедняжка… ты, который ныне спасаешься от них, когда они тебя раздражают.

– Я щепетилен, но чувствую себя неплохо. Анастази, ворота открываются, боюсь… Мы сейчас увидим омерзительные лица, услышим звон цепей, скрежет зубов…

Как видно, супруги Пипле не слышали разговора доктора Гербена и поэтому разделяли народные предрассудки, и поныне существующие, о больницах умалишенных, предрассудки, которые, впрочем, сорок лет тому назад являлись ужасающей действительностью.

Ворота двора открылись. Этот двор, образуя длинный четырехугольник, был засажен деревьями, в нем были расставлены скамейки, с каждой стороны двора тянулись галереи причудливой архитектуры. На эти галереи выходили двери хорошо проветриваемых комнат. Человек пятьдесят душевнобольных в одинаковых серых халатах прогуливались, беседовали либо молчали в задумчивости, греясь на солнце.

Ничего общего с тем обычным представлением, которое существует у нас об эксцентрической одежде, об искаженных лицах умалишенных; нужно было обладать большим опытом, чтобы обнаружить на этих лицах признаки безумия.

По прибытии доктора Гербена большая группа радостных и взволнованных больных окружила его, они приветствовали доктора с трогательным выражением доверия и благодарности, а он с сердечностью отвечал им:

– Здравствуйте, здравствуйте, милые друзья.

Некоторые из этих несчастных стояли вдалеке от доктора и потому не могли подать ему руку, зато робко протянули руки тем, кто его сопровождал.

– Добрый день, друзья, – сказал Жермен, добродушно пожимая руки, что, казалось, крайне восхищало их.

– Сударь, – обратилась госпожа Жорж к доктору, – они сумасшедшие?

– Здесь наиболее буйные в нашем доме, – улыбаясь, ответил доктор. – День они проводят, общаясь друг с другом, только лишь на ночь их запирают в комнаты, открытые двери которых вы видите.

– Неужели эти люди настоящие сумасшедшие?.. А когда же они становятся буйными?..

– Прежде всего… в начале болезни, когда их приводят сюда; затем мало-помалу на них воздействует лечение, вид других больных их успокаивает, отвлекает от дурных мыслей, ласковое обращение их утешает, и сильные приступы возникают все реже и реже… Смотрите, вот один из наиболее буйных.

Это был могучий нервный мужчина лет сорока, с черноволосой шевелюрой, с проницательным взглядом, умным выражением лица. Он не спеша приблизился к доктору, с изысканной учтивостью, смущаясь, сказал:

– Доктор, я должен в свою очередь занимать слепого, гулять с ним; честь имею заметить вам, что вопиющей несправедливостью является то, что этого слепого лишают права встречаться со мной и заставляют его… (и сумасшедший с презрительной горечью улыбнулся) слушать глупую болтовню совершенно чужого (я думаю, что не ошибаюсь), совершенно незнакомого идиота, не сведущего даже в начатках каких-либо знаний, тогда как беседы со мной развлекают слепого. Так, я бы рассказал ему, – быстро затараторил он, – я бы выразил свое мнение о поверхностях изотермических и прямоугольных, указав ему то, что уравнение со многими неизвестными, геометрическое начертание которых сведено к двум прямоугольным поверхностям, вообще говоря, не интегрируется вследствие его сложности. Я бы доказал ему, что сопряженные поверхности неизбежно становятся изотермами, и мы вместе установили бы, какие поверхности способны составить тройную изотермическую систему… если я не заблуждаюсь… сопоставьте это разумное времяпрепровождение с глупостями, которыми занимают слепого, – заявил умалишенный, переводя дух, – и скажите мне, разве это не убийство лишать его встреч со мной?