Эжен Сю - Парижские тайны. Том 1 [с иллюстрациями]

– Ничего…

– Так почему ты боишься, что она…

Морель нетерпеливо оборвал жену:

– Я боюсь, потому что вот уже три месяца, как Луиза приходит к нам и чего-то стесняется, почему-то краснеет.

– Потому что рада видеть тебя!

– А может быть, от стыда? И к тому же она с каждым разом все печальнее…

– Потому что видит, что нам живется все хуже. И потом, когда я говорил с ней о ее нотариусе, она сказала, что теперь он больше не грозит тебе тюрьмой.

– Но какой ценой она отвела эту угрозу? Она не сказала и краснеет всякий раз, когда целует меня. О господи, как просто бесчестному хозяину сказать честной служанке, которая от него целиком зависит: «Уступи мне, иначе я тебя выгоню за нерадивость и ты нигде больше не устроишься!» Но чего проще сказать ей: «Уступи, иначе я засажу твоего отца в тюрьму!» Тем более что он знает: вся семья зависит от работы ее отца. Это же в тысячу раз преступнее!

– Но если подумать, что алмазы на твоем верстаке помогли бы вернуть долг нотариусу, вызволить от него нашу дочь и оставить у нас… – медленно проговорила Мадлен.

– Повторяй это хоть сотни раз, но к чему? – с горечью ответил Морель. – Если бы я был богат, я, конечно бы, не был бедняком.

Верность слову для него была настолько естественна, настолько, если можно сказать, органична, что ему и в голову не приходило, что его жена, ожесточенная нищетой и болезнями, могла даже подумать о чем-то дурном и попытаться поколебать его непогрешимую честность.

– Надо смириться, – продолжал он с горечью. – Счастливы те, кто мог держать своих детей при себе и оберегать от всяких соблазнов. Но дочь бедняка?.. Кто может ее уберечь? Никто… Едва она войдет в возраст, чтобы хоть сколько-нибудь зарабатывать своими руками, она с утра бежит в свою мастерскую и возвращается только вечером. А в это время отец работает и мать тоже. Время – наше достояние, и хлеб насущный обходится так дорого, что нам некогда следить за нашими детьми. К чему же тогда все эти вопли о недостойном поведении девушек из бедных семей? Если бы мы могли держать их дома, если бы у нас было время гулять с ними по городу… Лишения ничто – по сравнению с тем, что нам приходится оставлять одних жену, детей, родителей… Ведь именно нам, беднякам, семейная жизнь была бы спасительной и утешительной. Но, увы, едва наши дети достигают разумного возраста, нам приходится с ними расстаться!

В этот момент кто-то грубо и шумно застучал в дверь мансарды.

Удивленный гранильщик поднялся и открыл дверь. В мансарду вошли двое мужчин.

Один из них, высокий и тощий, с прыщавым лицом, обрамленным густыми черными бакенбардами с проседью, держал в руке тяжелую трость со свинцовым набалдашником; на нем была мятая шляпа и грязный зеленоватый длинный сюртук, застегнутый на все пуговицы. Из потертого воротника черного бархата выглядывала длинная шея, красная и облезлая, как у стервятника. Звали его Маликорн.

Другой, пониже ростом, коренастый толстяк, вульгарный и краснорожий, был одет с претензией на роскошь. На его рубашке сомнительной чистоты сверкали фальшивые бриллианты, длинная золотая цепочка пересекала потертый клетчатый жилет, а пальто его было серо-желтого цвета… Этого человека звали Бурден.

– О господи, здесь просто разит нищетой и смертью! – воскликнул Маликорн, переступая порог мансарды.

– Да, тут не мускусом пахнет! – подхватил Бурден, презрительно отдуваясь. – Ну и вонища!

Затем он надвинулся на Мореля, который смотрел на него с крайним удивлением и возмущением.

Через полуоткрытую дверь сунулась любопытная, злая и хитрая мордочка колченогого мальчишки, который незаметно следовал за этими незнакомцами, подсматривал, подслушивал и выведывал.

– Что вам угодно? – воскликнул Морель, возмущенный наглостью этих людей.

– Вы Жером Морель? – спросил Бурден.

– Да, это я.

– Рабочий-шлифовальщик?

– Да.

– Мы не ошибаемся?

– Еще раз говорю вам: это я. Но вы меня выводите из себя. Что вам нужно? Объяснитесь или уйдите прочь!

– Смотри-ка, какие они здесь честные-пречестные! – воскликнул Маликорн, обращаясь к своему товарищу. – А здесь не очень-то жирно, не то что у виконта Сен-Реми, тут не поживишься!

– Да, но когда есть «навар», тебя встречают с каменными рожами, как тогда, на улице Шайо. А птичка-то наша оттуда уже улетела, и остались мы с носом. Только такие вот крысы прячутся по своим норам.

– Похоже, похоже. Он уже испекся и готов, хоть на стол подавай!

– Надо только, чтобы волк-ростовщик [92] Заимодавец, кредитор. не жадничал, а то это будет стоить ему дороже… Но это уж его дело.

– Послушайте! – возмущенно вскричал Морель. – Если бы вы не были пьяны – а на это очень похоже, – я бы по-настоящему рассердился. Немедленно убирайтесь из моего дома!

– Ха-ха! Посмотрите на этого недоноска! – воскликнул Бурден с оскорбительным смехом, намекая на физический недостаток гранильщика. – Ты слышал, Маликорн? И он еще называет своим домом эту… конуру, в которую я бы не посадил и собаку!

– Боже мой! – вскричала Мадлен, настолько перепуганная, что до сих пор не могла сказать и слова. – Боже мой, позови на помощь! Это, наверное, злодеи… Морель, твои бриллианты!..

Видя, что два незнакомца действительно приближаются к верстаку, на котором сверкала россыпь драгоценных камней, Морель испугался. Он бросился к верстаку и прикрыл камни обеими руками.

Вездесущий и всюду подслушивающий Хромуля уловил слова Мадлен, заметил жест гранильщика и сказал себе:

«Ах, вот оно как! Говорили, будто он шлифует только стекляшки… А на деле? Если бы камни были фальшивыми, он бы так не боялся за них… Надо запомнить. И еще – матушку Матье, которая сюда частенько наведывается. Значит, она – доверенная ювелира и ходит с настоящими камнями в своей сумочке. Надо запомнить. И Сычихе сказать, и Сычихе сказать», – пропел колченогий сын Краснорукого.

– Если вы не уйдете, я крикну полицейских! – пригрозил Морель.

Испуганные дети заплакали, а старая идиотка приподнялась на своем топчане.

– Звать полицейских? Пожалуйста! Только позовем их мы, слышите, господин недоносок?! – сказал Бурден.

– Особенно потому, что, возможно, понадобится их помощь, когда мы потащим вас в тюрьму, если вздумаете брыкаться, – добавил Маликорн. – С нами нет мирового судьи, но, если он вам так нужен, мы его представим, вытащив его из постели, совсем тепленького и такого добренького… Бурден, сходи за судьей!