Эжен Сю - Парижские тайны. Том 1 [с иллюстрациями]

У Жака Феррана было отличное зрение, но, прячась за этими очками, он приобретал огромное преимущество! Он все видел, а его не видели. А зачастую как много может сказать случайный и невольный взгляд! Несмотря на всю свою беспредельную дерзость, ему пришлось раза два-три в жизни встретиться с пронизывающими, магическими взглядами людей, которые были сильнее его, и он вынужден был перед ними опускать глаза. Не надо! Ни при каких обстоятельствах он больше не будет опускать глаз перед человеком, который расспрашивает, обвиняет или осуждает.

Большие очки господина Феррана были, таким образом, своего рода амбразурами, из которых он внимательно следил за всякими маневрами своего врага… ибо все на свете были врагами нотариуса, все на свете были простаками или глупцами, а те, кто сможет его обвинить, – такие же дураки, только более или менее просвещенные и взбунтовавшиеся.

Одевался Жак Ферран скромно, даже очень, все на нем было грязноватое или какое-то поношенное. Его лицо со щетиной – он брился раз в два-три дня, – его грязные и корявые руки, плоские ногти с черными ободками, запах как от старого козла, заплатанные сюртуки, засаленные шляпы, перекрученные галстуки, черные шерстяные носки и грубые ботинки внушали особое уважение глупым клиентам, которые видели во всем этом пренебрежение к мирским благам и философскую отрешенность, которая их покоряла.

«Каким своим вкусам, каким пристрастиям и слабостям принес бы нотариус в жертву это бесконечное доверие к нему? – говорили люди. – Да никаким! Он зарабатывал, наверное, шестьдесят тысяч франков в год, а жил в своем ветхом доме с одной служанкой и старой экономкой. Единственное его удовольствие – ходить к мессе по воскресеньям и на торжественные службы по праздникам. Никакая опера не заменит ему величавый голос органа. Никакое общество – мирной беседы с кюре и скромного ужина с ним у затопленного камина. Вся его радость была в безупречности, его гордость – в честности, его блаженство – в светлой вере».

Таково было мнение окружающих о Жаке Ферране, этом редкостном и великом, добродетельнейшем из людей.

Контора г-на Феррана походила на все конторы, клерки – на всех клерков. В контору проходили через прихожую, где стояли четыре старых стула. В самой конторе, обставленной со всех сторон этажерками с папками, где содержались дела всевозможных клиентов г-на Феррана, сидели пять молодых людей, склоняясь над столиками черного дерева, то хохоча, то болтая между собой, то старательно что-то записывая.

Приемная, также обставленная полками с разными бумагами в папках, всецело принадлежала господину главному клерку. За нею была совершенно пустая комната, которая для большей секретности отделяла приемную от кабинета нотариуса. Таково было расположение всей этой юридической кухни, где стряпались всевозможные завещания, договоры, акты и прочие документы.

На старых часах, стоявших между двумя окнами конторы, кукушка прокуковала два раза. Среди клерков чувствовались нервозность и беспокойство. Обрывки разговоров позволят понять причину их волнения.

– Если бы кто-нибудь посмел сказать мне, что Франсуа Жермен – вор, – горячился один из молодых людей, – я бы ответил: вы лжете!

– И я тоже!

– И я…

– Меня так потрясло, когда я увидел, как полицейские схватили его и увели, что я за столом не проглотил и куска… Впрочем, оно и к лучшему, это спасло меня от ужасной похлебки, которой нас потчует каждый день мамаша Серафен.

– Семнадцать тысяч франков – немалая сумма!

– Еще бы!

– И подумать только, почти полтора года Жермен прослужил кассиром, и за все это время из кассы не пропало ни одного сантима!

– Я считаю, наш патрон был не прав, когда потребовал арестовать Жермена. Ведь бедняга клялся всеми богами, что взял всего тысячу триста франков в золотых монетах. И к тому же сегодня утром принес эти деньги, чтобы вернуть их в кассу, но патрон все равно послал за полицией.

– Да, нелегко иметь дело с такими безупречными людьми: они безжалостны к нашим слабостям.

– И все равно, он обязан был дважды подумать, прежде чем губить молодого человека, который до сих пор вел себя безупречно.

– Ферран сказал: «Пусть это послужит примером!»

– Примером кому? Честным он не нужен, а бесчестные и так знают, что, сколько ни воруй, когда-нибудь да попадешься.

– Но, похоже, этот дом весьма заинтересовал комиссара полиции…

– Как это?

– Да ты что, не знаешь, черт побери? Утром эта несчастная Луиза, а потом – Жермен…

– С Жерменом тут что-то непонятное…

– Но ведь он признался!

– Да, признался, что взял тысячу триста франков, но клянется, что не брал пятнадцати тысяч франков в ассигнациях и семисот франков золотом, которых недосчитали в кассе.

– В самом деле, зачем признаваться в одном и отрицать другое?

– Да, ты прав, за тысячу пятьсот франков дают столько же, как за пятнадцать тысяч.

– С той лишь разницей, что хитрец себе думает: когда я выйду из тюрьмы, эти пятнадцать тысяч франков помогут мне очень прилично устроиться.

– Да, не глупо!

– Но что ни говорите, за этим что-то кроется.

– И подумать только: Жермен всегда защищал патрона, когда мы называли его иезуитом!

– Да, это правда. «Почему наш патрон не имеет права ходить к мессе? – говорил он. – Ведь вы имеете право не появляться в церкви!..»

– Смотри-ка, Шаламель возвращается, вот кто сейчас удивится!

– Чему это, друзья? Что еще стряслось? Есть какие-нибудь новости о несчастной Луизе?

– Ты бы уже знал об этом, лентяй, если бы не ходил по поручениям столько времени!

– Послушайте, может, вы думаете, что отсюда до дворца Шайо один куриный шаг!

– Ну ловкач! Ну хитрюга!

– Так что с этим знаменитым виконтом де Сен-Реми?

– Разве он еще не приходил?

– Нет.

– Удивительно! Карета была готова, и он передал через слугу, что тотчас приедет. Правда, сказал слуга, он, кажется, чем-то недоволен… Ах, друзья, если бы видели его прелестный маленький дом! Какая роскошь! Можно сказать, один из тех дворянских особняков, о которых сказано в Фобласе… О, этот Фоблас! Он мой герой, он мне служит примером, – продолжал Шаламель, ставя в угол свой зонтик и стаскивая калоши.

– Наверное, у него долги, за которые могут арестовать, у этого виконта?