Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Так писала много позже о нем сама Наталья Дмитриевна: «Весь тамошний край или, лучше сказать, вся Сибирь его знала, все любили и уважали его за прямой и веселый нрав, за благую его деятельность, за добрые советы. Он как-то всегда умел довести начальников исполнить его просьбы за других. Он был душою всей нашей Ватаги государственных преступников, как нас там чтили, и покровительствовал всем заметным сосланным и, уж конечно, всем своим товарищам-соузникам и однокашникам, как их называл, был самый верный товарищ, а некоторым особенно горячий друг и брат».

Она приехала в Ялуторовск поздно вечером, но в доме Пущина еще горел свет.

Она вышла из кибитки и поднялась на крыльцо. Стоя у двери, она вдруг так взволновалась, что не могла заставить себя постучать. Дверь открылась сама.

— Призрак? Привидение? — сказал Пущин.

— Нет, я живая, — ответила она.

— Не может быть, — закричал Пущин, схватил ее, поднял, ткнулся лицом в плечо и замер.

— Иван Иванович, здравствуйте же, — заговорила она. — Я к вам в гости да еще и с дворней…

— Господи, не верю я своим глазам, — наконец отпустил он ее, — разве можно так, сердце ж разорвется, — набросился он на нее с упреками. — Что не предупредили, я бы приготовился, а то в доме и куска хлеба нет…

— Я все с собой привезла, — сказала она.

Свет падал на него из комнаты, и он казался стоящим в облаке туманной пыли.

Расположились на ночлег прямо в его доме, разбудили своим шумом Анюту и Ванечку, поставили самовар, и до утра улеглись все спать, кроме них.

А они сидели за столом, смотрели друг на друга и молчали…

— Что же вы будете делать? — спросила Наталья Дмитриевна. — Ведь прощение всем полное, возвращение всех прежних прав дворянства…

— Не знаю, — грустно покачал головой Иван Иванович. — Я уже так привык к Сибири, что расстаться с нею мне будет невмочь. Да и кому я нужен в России! Друзей нет, родных почти не осталось, жить будет не на что — братья и сестры едва перебиваются на грошовые доходы с разоренных имений. Не знаю, — заключил он.

Она смотрела на него, и впервые увидел он в ее глазах, бездонно-голубых, тот же свет любви, что озарял всю его жизнь и выражался в одном только взгляде.

— Наталья Дмитриевна, — задохнулся он, — я вижу…

Он не договорил.

Она грустно покачала головой.

— Не думайте, — проговорила она, — я любила Михаила Александровича, я была ему верна всю жизнь. Его нельзя было не любить, удивительный человек. Мне так повезло с мужем…

Голубые ее, все еще такие ясные глаза наполнились слезами.

— Я знаю, — грустно сказал он, — вы его любили, и эта любовь — самое прекрасное из всех чувств на земле…

Они еще посидели молча, и вдруг он решился:

— Согласитесь выйти за меня замуж…

Она удивленно подняла голову.

— В мои-то годы? — насмешливо произнесла она.

— Поверьте, я давно и гораздо прежде все обдумал, но я никогда не говорил и даже не намекал потому, что по обстоятельствам не видел возможности к исполнению…

Она поняла его. Его взгляды давно сказали ей, что он любит ее и всю жизнь любил только ее одну. Иначе в свои пятьдесят девять лет не был бы он одиноким бобылем, не отшучивался бы на многочисленные предложения свах добровольных, не откликался на многие намеки многих женщин.

— Да люди-то скажут что? — испуганно и вместе с тем радостно проговорила она. — Ведь нам обоим сто лет…

— Мы оба молодого свойства, и не нам с вами говорить о летах. У вас дети, у меня — дети… А людей, кого же мы обидим, если сочетаемся? Мы оба одиноки и свободны, у вас куча дел, естественно, что вам нужен помощник. Скорее на меня падет упрек, что старик женился, рассчитывая на ваше состояние…

Она удивленно всмотрелась в него. И тихо рассмеялась — вот уж никогда нельзя было упрекнуть его именно в этом.

— Я признаюсь, — сказал он, — такой упрек был бы мне очень тяжел. Я и об этом много думал, но потом понял средство устранить не только самое дело, но и даже подозрение…

— Что же это за средство? — спросила Наталья Дмитриевна.

Он внимательно посмотрел на нее. Все та же невысокая, несколько уже расплывшаяся, гусиные лапки оплели ее прекрасные глаза, но кожа все еще удивительно бела и кажется бархатной, а улыбка показывает жемчужные зубы, и так хочется, чтобы она всегда сияла на ее лице.

— Не хочу упреков, не хочу подозрений, — твердо сказал он. — Я люблю вас, вы знаете, и всю жизнь любил только одну женщину во всем мире. Я знаю, что только общая жизнь могла бы принести мне счастье и радость на старости лет. Но судьба есть судьба — бросьте жребий.

— Как это? — в испуге спросила она.

— Половина России, подчиняясь жребию, идет на смерть. Выпадет мне счастливый жребий, значит, мы обвенчаемся, а выпадет несчастливый, что ж, значит, не судьба соединить жизнь мою с той, о которой я мечтал всю свою жизнь…

В смятении и страхе смотрела она на него. Жребий? Что значит жребий, если оба они хотят этого брака, если им будет хорошо вместе, если без него она — былинка по ветру, слабая, беспомощная, одинокая, если без нее он — тоже одинокий, как челнок в бушующих волнах…

Почему жребий, если оба они согласны?

И она было запротестовала.

Но он, печально глядя на нее, произнес:

— Не все еще сказала мне моя судьба — пусть это будет последний, самый жестокий удар, если выпадет — нет…

Она смотрела на него во все свои глаза. Как странно, опять оставлять на волю случая то, что самой судьбой толкало их друг к другу?

Но он твердо и властно смотрел на нее.

— Что будет, то и будет, — тихо сказал он.

И она покорилась.

— Но дайте мне слово, что, если будет счастливый жребий, написать воспоминания о Пушкине…

— При чем здесь он? — удивился он.

— Притом, что он верно схватил мой нрав. Мой дальний родственник Солнцев рассказал ему мою историю. Сначала я возмущалась, сердилась, а потом поняла, как верно выписал он Татьяну Ларину, может быть, немного сентиментальную, но с такими задатками свободолюбия, что, будь она женою декабриста, сделала бы то же самое, что я. И потом, кто же лучше вас знает молодого Пушкина, кто дружил с ним столько лет и кому посвятил он стихи «Мой первый друг, мой друг бесценный», да еще полученные уже в ссылке? Нет, нет, даже если жребий скажет нет, вы должны написать эти воспоминания…

Он смотрел и смотрел на нее, и время как будто было не властно над этими двумя уже пожилыми и много страдавшими людьми. Он видел в ней опять ту красавицу, какой она приехала в Читу, она видела в нем веселого насмешливого молодого щеголя, с таким добрым и таким красивым лицом…