Владимир Беляев - Священная война. Век XX

Растолкав спящих товарищей, он предложил как можно быстрее сменить место.

Они спали на траве близ большой поляны. На этой поляне мирно паслись коровы. Маленький пастух то и дело пугливо поглядывал на кусты, за которыми лежали пограничники.

Пришлось побыстрее покинуть это место.

Раздвигая ветви, идя гуськом, на ходу подсчитывали патроны. Маловато их осталось: тридцать штук винтовочных да ещё в кармане у Бродова штук восемьдесят от нагана. От сильной жары воспалились раны, а перевязать их было нечем. Особенно страдал Вожик: правая рука у него распухла и кровоточила. Видно было, что он силится подавить боль, но не может.

Отойдя немного, сделали привал. Издали донёсся женский крик.

— Ау! Ау! — кричала женщина, подзывая кого-то.

Послали на разведку старшину Григорьева. Через несколько минут он вернулся вместе с тремя девушками. Две из них — Фелиция Кузьма и Анна Гнатюк — работали прачками на заставе. Третью — Марию Козий — весёлую смуглую девушку, жившую на хуторе недалеко от заставы, знал хорошо один Пётр Бродов.

Девушки плакали навзрыд.

— Чего плачете? Хоронить нас рано... — хмуро бросил Нестеров.

Мария Козий, всхлипывая, протянула:

— ...Бедные, что с вами будет? Ой, лышенько! Кругом немаки, а наши далеко ушли. Под самым Львовом бьются...

Неужели это было правдой?

Но какой смысл было девушкам обманывать пограничников?

Хлеб, сало, кувшин молока, который принесли они в лес, желая накормить знакомых воинов, было доказательством их сочувствия.

Собираясь уходить, девушки обещали вечером снова прийти и, кроме пищи, захватить бинты. А Мария Козий, отозвав Бродова в сторонку, тихо шепнула:

— Шли бы лучше к нам в село. Мы вас попрячем, а когда наши войска вернутся, выйдете к ним.

— Зачем нам прятаться? — сказал Бродов. — Другая забота у нас: с фашистами расправляться. А коли помочь хочешь, Мария, действуй так, как договорились.

Но вечером женщины не пришли.

Не было их и целый день 27 июня.

Лишь к ночи прибежал в лесную глухомань маленький брат Марии — Зенко и принёс новую недобрую весть: гитлеровцам каким-то образом стало известно, что женщины ходили в лес к солдатам. Их вызвали в штаб, побили и пригрозили: «Отлучитесь хоть на минуту из села — расстреляем, а хаты сожжём».

Зенко передал, чтобы пограничники сами пробрались ночью за продуктами. Так будет надёжнее...

В полночь, когда небо уже было в звёздах, Бродов со старшиной выбрались в село. Шли они полями по узким межам. В лесу остались Нестеров и Вожик.

Перед селом протекала речушка, впадающая в Буг.

Подойдя к ней, пограничники услышали чужой, незнакомый говор. Сперва залегли, а затем по-пластунски поползли к мосту. Вскоре на фоне звёздного неба обозначились силуэты двух гитлеровцев, охранявших мост. Один из них попыхивал сигареткой, и маленький огонёк то угасал, то снова вспыхивал во тьме.

Григорьев сиял с винтовки штык, а у Бродова была финка, взятая у застреленного офицера в штабной машине. Быстрый бросок из темноты, два внезапных коротких удара — и преграды как не бывало.

Трупы часовых стащили под мост, чтобы их сразу не обнаружили. Оружие забрали. Вошли в село задворками. К прачкам, подозревая слежку, не решились зайти. Осторожно постучались в тёмное окошко хаты Кондрата, который некогда клал печи на заставе. Человек он был свой, а когда из окошка высунулась его взлохмаченная голова и он проронил радостно: «Вы ещё живы, товарищи? Это здорово!» — совсем легко на душе стало.

Кондрат дал пограничникам буханку хлеба и кусок сала. Извинялся что не может дать больше. Хлеб на исходе. Зато завтра жена его будет печь свежий, тогда и на долю гостей с заставы выпечет несколько лишних буханок. Вот как его только передать вечером? Шёпотом Кондрат предупредил, что в сарае у него спят немецкие солдаты, а с улицы их охраняет часовой.

«Можно бы сыграть шутку, — подумал Бродов, — но ведь прежде всего от этого пострадает старик печник. Да и селу придётся худо».

Той же окраиной села возвратились обратно. Было договорено, что хлеб от Кондрата принесёт в лес пастушок. Старик не подвёл, хотя хлеб пастушок доставил в условленное место с опозданием — только 30 июня.

Пастушком оказался тот самый паренёк в вышитой украинской сорочке и жёлтой шапке, который обнаружил несколькими днями раньше спящих близ полянки пограничников и рассказал о них прачкам с заставы. Он передал советским воинам три буханки хлеба в рогожном мешке, бутыль молока, брынзу и кусок солонины.

Гитлеровцев, по словам пастушка, в селе не было. Хвастливо выкрикивая «Нах Москау», они внезапно собрали свои пожитки, погрузились на машины и уехали в направлении Радехова.

1 июля, едва стемнело, снова оставив в лесу раненого Вожика с Нестеровым, Бродов и Григорьев пошли в село, чтобы окончательно уточнить обстановку, а заодно и запастись продуктами на дорогу.

В село пришли в одиннадцатом часу ночи. Заметив на площади около церкви пограничников, молодые парни и девчата окружили гостей. Вскоре выбежали из хат женщины, старики. Наперебой рассказывали новости. Женщины принесли молока в крынках, хлеб. Какой-то дед притащил сорочку, другой крестьянин, помоложе, — польскую военную куртку. Жители села снабдили Бродова и Григорьева таким количеством табака, что его хватило бы на четверых до самого Киева. Доброе отношение к ним местных жителей ослабило у пограничников бдительность. Они не знали, что среди людей, так сердечно встретивших их, оказался враг, бывший агент польской полиции, кулак, возвратившийся с немецкими войсками из Забужья. Он метил в сельские старосты и, желая выслужиться перед новыми хозяевами, побежал в соседнюю немецкую часть.

...Эсэсовцы появились внезапно. Было их человек двенадцать. Выскочив из-за спин крестьян, окруживших пограничников, они набросились на них, скрутили им руки, обезоружили.

Всю ночь связанные Григорьев и Бродов пролежали под сильной охраной в подвале бывшего помещичьего дома. А 2 июля гитлеровцы бросили в подвал Вожика и Нестерова. Оказалось, что, не дождавшись старшины и заместителя политрука, они пошли перед рассветом им навстречу и нарвались на засаду.

Кроме пограничников, в подвале находились раненые бойцы из окрестных дотов.

До 4 июля без воды, без пищи просидели все в подвале. 4 июля всех 18 пленных вывели на помещичий двор. Офицер-эсэсовец дал солдату карту с маршрутом и, кивнув в сторону Забужья, приказал вести туда колонну. Конвоиры ехали на велосипедах. Их автоматы были направлены на пленных.

Когда пленные переходили Белицу Комарову, крестьяне пытались подать им хлеб, но гитлеровцы выстрелами в воздух прогнали женщин с обочин дороги.

Ещё далеко от развалин 16-й заставы пленные почувствовали трупный запах. Кругом валялись трупы немецких солдат. Их было столько, что до 4 июля фашисты не управились похоронить всех, а лишь сложили рядом у дороги.