Абрам Каган - Преступление и совесть

Окрыленный воззванием к русскому обществу, Петр Костенко пришел к своим товарищам, собравшимся в клубе служащих контор и промышленных предприятий. Сюда затащили и двух молодых рабочих — Сергея и Николая, которые усомнились в правдивости агитации Голубева. Они слышали, как он и в церкви проповедовал вражду и ненависть к так называемым инородцам…

Теперь, после долгого перерыва, сюда, в клуб, пришел старый рабочий Федор Гусев. После того как Костенко открыл собрание, Гусев первым взял слово и рассказал, что лет десять назад в одном из сел полтавской губернии он имел счастье встретиться с Максимом Горьким. Горький тогда рассказывал о Владимире Короленко.

— Какой же это был рассказ, скажу я вам! — с восторгом рассказывал старый рабочий. — Горький прочитал тогда наизусть рассказ Короленко… кажется, «На реке»…

— Кого же вы лучше запомнили, — съязвил Сергей, — Горького или Короленко?

Гусев сник, в этом вопросе он почувствовал неуважение к себе. Укоризненно посмотрел на говорившего, немного помолчав, поднялся, подошел к молодому рабочему и, взяв его за плечи, сердито сказал:

— Послушай-ка, это ты тогда, на бревнах, агитировал против Голубева?

— Я, Федор Алексеевич, — покорно ответил Сережа.

Сердце старика смягчилось.

— Если хочешь быть человеком среди людей, ты должен понять, что нельзя спрашивать так зло.

— Не обижайтесь, я просто никогда не слышал эти фамилии. Кто этот Короленко и кто такой Горький?

— Писатели. Русские писатели! И оба они пишут о наших братьях — о крестьянах и простых рабочих людях.

— А писателей, — подхватил Костенко, — можно приравнять к натянутой струне на хорошей скрипке. Мы должны прислушиваться к чудесным звукам, к звукам, которые издают эти струны…

— Ага! А Голубев, значит, издает фальшивые звуки, так, что ли, Федор Алексеевич? — вставил свои соображения Николай, друг Сергея.

— Это не писательство, а изрыгания зажравшегося хулигана, — с еще большим возбуждением ответил Гусев.

— Повремените, Федор Алексеевич, — улыбаясь сказал Костенко, — какое-то непонятное сравнение вы привели. Что Голубев — хулиган, а его пропаганда словно паутина — это правда. Он — паук! Плетет и плетет паутину, потом убегает в безопасное место и выжидает, пока муха запутается в его паутине. Тогда паук спешит туда, набрасывается на свою несчастную жертву. Вы поняли, Сергей и Николай?

Молчание.

— Почему вы молчите? Не поняли? — переспросил Костенко.

— Понятно, — недовольным тоном ответил Сергей. — Выходит, мы с Николаем являемся мухами?

Улыбка удовлетворения озарила лицо Костенко.

— Твой Голубев и есть паук. Просто и правильно! — громко рассмеялся Гусев.

— Вот и хорошо, — обрадовался Костенко, — лучше и быть не может.

— А Короленко? А Горький — кто? — почти одновременно спросили Сергей и Николай.

— Дай мне, Петро, ответить… — И Гусев начал медленно разъяснять: — Они, эти писатели, — это как бы трансмиссии на главной машине. Видали, как трансмиссия гонит машину? А они передают свои мысли, нам — рабочим людям, мы же от этого хорошеем, добреем и умнеем. Правильно я пояснил, Петро? — выпрямился старик.

— А что с воззванием? — последовал очередной вопрос.

— С воззванием?.. Да, еще о воззвании надо сказать, — вспомнил Костенко. — Написал его Короленко, напечатали в некоторых газетах, разъяснили народу, какой вред приносят пуришкевичи и наши киевские голубевы, что нельзя одному человеку клеветать на другого…

Сергей неожиданно поднялся и подбежал к двери, чуть приоткрыв ее, тут же быстро захлопнул и тревожно проговорил:

— Петро, там стоит фараон…

Костенко побледнел.

— Один?

— Не знаю.

— Сейчас. — Костенко мигнул Тимке Вайсу: — Пойди ты, узнай, в чем дело.

Тимка надвинул фуражку глубже на лоб, быстро спустился по лестнице на первый этаж и через несколько минут вернулся.

— Там два фараона, — доложил он, — один в форме, а другой в пальто горохового цвета. Конечно, сыщик.

— Товарищи, — Костенко поднял руку, — мы разбираем рассказ писателя Короленко «На реке». Тише! — Из кармана он достал книжонку.

— Мне не хочется слушать короленковские истории, — закапризничал друг Сергея.

Гусев нахмурил брови и сердито взглянул на молодого рабочего:

— Так сиди и молчи, будь человеком среди людей.

Сергей потянул друга за рукав и энергично сказал:

— Не срами меня, Колька, а то подумают, что мы шпики.

— И пусть думают, — Николай отдернул руку. — Меня это не касается…

— А меня касается! — вскипел Сергей, его лицо зарделось. — Мы такие же пролетарии, как он, — указал на Тимку, — и как он, — ткнул пальцем в сторону Костенко.

Николай рассердился, вскочил и выбежал из клуба.

— Не обращайте на него внимания, он неплохой парень… — Сергей стыдливо поглядывал на присутствующих. — Он никому зла не сделает, я хорошо его знаю.

На пороге показался городовой в сопровождении филера.

— Внимательно читают, — пробормотал городовой. — А что читают? — Пройдясь по комнате, он нагнулся к Костенко, взял из его рук книжку и вслух прочел: — Владимир Короленко. Рассказы. Интересные истории? — спросил он, иронически улыбаясь.

— Да, — услышал в ответ. — Садитесь, и вы услышите доброе слово.

— Я уже обученный, — улыбнулся городовой. — Тебе оно необходимо?.. — спросил он Сергея. — Твоя пара сбежала, а ты остался.

— Да, ваше благородие, я остался. Мне интересно послушать.

— Интересно, ничего не скажешь… Так читайте, чего замолчали? А кто является декламатором?

— Я, — отозвался Гусев.

— Ты?.. — городовой выпучил глаза. — Больно ты стар для этого дела.

— Молод, ваше благородие, для этого еще молод! — пошутил Гусев.

— Ты свое уже отдекламировал, — подмигнув, сказал городовой. — Помню тебя…

— Хорошая у вас память, ваше благородие.

— Ге-ге, хорошая, Федор Гусев. В такой поздний час тебе бы уже дрыхнуть под боком у твоей старушки.

Молодежь прыснула.

— Не разлагайте их, ваше благородие, — отозвался Костенко.

— А тебе бы лучше помолчать, агитатор…

Петр положил книжку на стул.

— Садитесь, ваше благородие, — предложил Сергей.

— Гляди, чтоб тебя не посадили…

Сергей плотнее подвинулся к Костенко.

Внимательно заглядывая всем в глаза, филер прошелся по комнате. Он остановился возле Тимки, долго всматривался в его лицо, затем, повернувшись к городовому, сказал:

— Вот этот… чернявенький…

Все стихли. Городовой ближе подошел к Вайсу.

— Пойдешь с нами! — кивнул он в сторону Вайса.

— Никуда не пойду, — энергично ответил Вайс и нарочно начал снимать пальто.

— Одевайся, пойдешь с нами.

Тимка покрутил головой: нет, он не пойдет.

Костенко, Гусев и некоторые другие встали рядом с Тимкой. Напряжение нарастало.