Абрам Каган - Преступление и совесть

Едва только Буковский закончил свой доклад, председатель предложил высказываться.

Феофил Филатович задал несколько ничтожных вопросов — велика ли семья у Бейлиса, сколько лет старшему ребенку. Большинство членов палаты молчало. Поглядывая на членов палаты, Шишов подумал: «Все они являют собой неслаженный оркестр, издающий фальшивые звуки, а сами музыканты — безжизненные существа. И капельмейстер Мейснер не справляется со своими функциями, вместо него оркестром руководит прокурор Чаплинский, стремящийся всех забрать под свою прокурорскую мантию…»

Нет, он, Шишов, не полезет под его прокурорскую красную мантию, она цвета крови…

Чтобы вывести себя из тяжелого душевного состояния, Шишов тычет в ноздри табак и задумывается. Тут он слышит, что Мейснер предлагает ему высказать свое мнение.

Поднявшись, Шишов взял обвинительный акт и начал ясно и четко:

— В оглашенном обвинительном акте отсутствуют необходимые доказательства, согласно которым можно было бы, как гласит закон, предать человека суду. Их нет! Это бессодержательный документ…

— Вы забыли, милостивый государь, кому служите и для кого служите, — услышал он раздраженный голос Чаплинского.

— Спокойно, господа! — попросил председатель. Веки у него задергались чаще и быстрее.

— Я никогда не забываю о моем долге, Георгий Гаврилович, — ответил Шишов, понизив тон, и положил на стол обвинительный акт.

Послышался стук хлопнувшей двери: то Чаплинский вышел в соседнюю комнату.

— Леонтий Иванович, пожалейте себя и вашу уважаемую супругу, — шепнул Буковский, — одумайтесь…

Шишов отвернулся от Буковского и обратился к членам судебной палаты:

— Я уверен, что вы не осудите невинного человека…

Шишов вернулся на свое место, ему казалось, будто в ушах звенит голос его Настеньки: «Правильно, папа, правильно поступаешь. Совесть и справедливость…»

Вернулся Чаплинский и с порога спросил у председателя:

— Вы уже проголосовали? Я специально вышел, чтобы не подумали, что я оказываю давление на членов палаты.

У прокурора не было уверенности, что рыцари богини Фемиды захотят осрамить его. Зато он был уверен, что рыцари Киевской судебной палаты останутся верными слугами щегловитовского Министерства юстиции.

Что касается богини Фемиды, то другие боги недаром завязали ей глаза — чтобы не видела, каких рыцарей она себе выбирает. Они должны нести огонь справедливости в своих сердцах и не сгореть, не погибнуть…

На том январском заседании Киевской судебной палаты прокурор Чаплинский настоял на своем, и Фемида была посрамлена…

Домик на территории кирпичного завода Зайцева, в котором проживал Бейлис с семьей, спрятался под снежным покровом.

В то утро все вокруг домика спало, спали также и его обитатели. Мела поземка, мелкий снежок сеялся словно сквозь редкое сито, наслаиваясь на землю и на высокую крышу. У входной двери — набухший бугор мерзлого снега.

На стук в окно никто не отозвался, словно все в доме вымерли. Так показалось двум людям, тенями проскользнувшим мимо окна.

Что привело сюда, к заброшенному домику, рабочих завода Гретер-Криванек — Петра Костенко и Тимку Вайса? Ведь при одном упоминании о нем людей охватывает дрожь. После ареста Бейлиса дорога сюда забыта. Его жена и дети какое-то время боялись ночевать дома — им казалось, что снова ворвутся жандармы и полицейские и, как в ту страшную ночь, их всех потащат в тюрьму. И никто не сможет заступиться за них, вырвать из тюремных стен, где до сих пор томится Мендель Бейлис.

Старшего сына-первенца Эстер отправила к своим родным на Демиевку [8] Демиевка — старый район на окраине Киева. , а сама с четырьмя младшими детьми ютилась в осиротевшем доме. Услышав стук в окно, все, как по команде, проснулись.

— Мама, давно уже день, а мы еще спим, — сказал, вздрогнув, Довидл.

— Кто-то стучит в окно, — проговорила, прислушиваясь, мать.

— Тебе показалось, — постарался успокоить мать мальчик, а сам побледнел от страха.

Две худенькие девочки с узкими личиками и туго заплетенными косичками и семилетний большеглазый мальчик тоже напряженно прислушивались.

— Действительно стучат, мама, — чуть слышно проговорила одна из девочек.

Эстер боится открывать. Знаками показала детям, чтобы они замолчали, мол, нужно лежать не шевелясь.

— Спите, спите, дети, еще рано и очень холодно, — шептала она.

— Давно уже наступил день, — повторил Довидл.

— Замолчи, Додик, прошу тебя, — прошептала одна из сестренок.

Повторный стук заставил детей встрепенуться.

— Мама, кто-то стучит в дверь! — закричали они.

Эстер устремилась к дверям в сенях, но, ничего подозрительного не услышав, вернулась к испуганным детям.

— Это, видно, ветер шумит, метель ведь вон какая! — сказала она, успокаивая детей. — Лучше растоплю печь, поставлю варить суп. Да, дети?

— Мама, не в дверь, а в окно стучат…

Сквозь заиндевевшие стекла Эстер разглядела две тени.

— Кто бы это мог быть в такую рань? — пробормотала она про себя.

— Боюсь… — запищала девочка.

— Замолчи ты! — прикрикнул на сестренку Додик, Он, бывалый, смелый, всегда командует на правах старшего младшими.

Пинька — третий по счету ребенок Бейлиса, — с большими, широко раскрытыми глазами, заулыбался, а вслед за ним повеселели и девочки.

— Нечего бояться, мама, открой им. Может, весточка какая от отца, — сказал Додик.

— Действительно, может, весточка… — подхватил Пинька.

Эстер набралась смелости.

— Кто там? — спросила она.

— Откройте, мадам Бейлис, — услышала в ответ.

— А что вам от нас нужно? Кто вы такие?

— Люди, не бойтесь нас.

— «Люди»… А кто знает, что за люди. Что вам нужно?

— Откройте, пожалуйста, и мы вам скажем… Не бойтесь.

Услышав спокойный голос, она, все еще колеблясь, вопросительно поглядывала на детей.

— Открой, мама, — решительно сказал Додик, взяв ее за руку.

Словно почувствовав опору, она быстро направилась в сени, отодвинула запор.

Вместе с влетевшими снежинками порог переступили двое в рабочей одежде.

Прижавшись друг к другу, девочки смотрели на незваных гостей, а Пинька не сводил глаз с сестричек.

Додик положил руку на плечо матери и смело глядел на вошедших.

— Кто вы? — спросила Эстер.

Костенко подмигнул Тимке — пусть скажет он.

— Не бойтесь нас… Кто мы такие — спрашиваете. Рабочие с завода Гретер-Криванер, слышали, наверно, о таком заводе. А это мой товарищ, очень порядочный человек.

— Христианин?.. — Эстер посмотрела на улыбающегося Костенко.

Тот понял, что речь идет о нем.

— Да, да, не бойтесь, ничего плохого мы вам не сделаем, — добродушно сказал Костенко, по-прежнему подмигивая Тимке, чтобы тот продолжал разговаривать.