Абрам Каган - Преступление и совесть

Остановив бегущее перо и перечитав написанное, Короленко сделал паузу, отпил еще чая и писал далее:

«…Теперь лживость молвы, обвинявшей первых христиан, ясна, как день. Но, изобретенная ненавистью, подхваченная темным невежеством, — нелепая выдумка не умерла. Она стала орудием вражды и раздора даже в среде самих христиан. Доходило до того, что в некоторых местах католическое большинство кидало такое же обвинение в лютеран, большинство лютеран клеймило им католиков.

Но всего более страдало от этой выдумки еврейское племя, рассеянное среди других народов. Вызванные ею погромы проложили кровавый след в темной истории средних веков………

…Указы тлеют в архивах, а суеверия живучи. И вот снова уже с трибуны Государственной думы распускают старую ложь, угрожающую насилием и погромами. В этой лжи звучит та самая злоба, которая некогда кидала темную языческую толпу на первых последователей христианского учения. Еще недавно в Китае та же сказка об употреблении детской крови, пущенная китайскими жрецами против миссионеров, стоила жизни сотням местных христиан и европейцев. Всегда за нею следовали самые темные и преступные страсти, всегда они стремились ослепить и затуманить толпу и извратить правосудие. И всегда с нею боролось чувство любви и правды. Не к одному римскому сенату были обращены слова христианского писателя, мученика Иустина, который в свое время боролся с тем же суеверием. „Стыдитесь приписывать такие преступления людям, которые к тому не причастны“.

Мы присоединим свои голоса к голосу христианского писателя Иустина, звучащему из глубины веков призывом к любви и разуму.

Бойтесь сеющих ложь! Не верьте мрачной неправде, которая уже много раз обагрялась кровью, убивала одних, других покрывала грехом и позором…»

Уснул Короленко поздно. Корректура ближайшего номера журнала «Русское богатство» осталась на завтра.

На следующий день Грузенберг посетил Короленко на дому. Ознакомившись с текстом воззвания, адвокат пришел в восторг.

— Владимир Галактионович, история никогда вас не забудет! — вырвалось у него.

Теперь Короленко не остановил его обычным «без громких фраз», только поинтересовался, каким образом можно поскорее переслать текст Горькому.

— Для этого существует телеграф, — ответил Грузенберг. — Можете быть спокойны.

И пошло воззвание по рукам лучшей части русской интеллигенции того времени. Свои подписи поставили писатели Владимир Короленко, Сергеев-Ценский, Алексей Толстой, Леонид Андреев, Максим Горький, Александр Блок, профессор Туган-Барановский, профессор Бодуэн де Куртенэ, академик Овсянико-Куликовский, члены Государственного совета М. М. Ковалевский и А. Васильев, академик Вернадский и еще многие другие, протестовавшие против средневековья и защищавшие честь русского народа.

Воспоминания, воспоминания…

Не спеша шагает по киевским улицам петербургский присяжный поверенный Оскар Осипович Грузенберг. Еще учеником Четвертой киевской гимназии он любил тихую улицу, ведущую к Липкам. Здесь он медленно поднимался вверх, насыщая взор светлым зимним пейзажем. Строгие ряды деревьев в белом одеянии по обеим сторонам, как и тогда, стоят перед его глазами. Поглубже на Липках все больше купеческих особняков. Еще дальше — небольшие одноэтажные домики, манившие к себе внешней строгостью и видимым внутренним уютом, принадлежали профессорам киевских высших учебных заведений.

Известный теперь адвокат помнил, что в его гимназические годы в доме отца все было высчитано до копейки, царила сдержанность и скромность. Стоило кому-нибудь из членов семьи только заикнуться о состоятельности знакомых или соседей, и отец немедленно сурово прерывал такие разговоры, даже штрафовал за завистливые речи. Да, будущий адвокат прошел хорошую школу воспитания, ему помнятся поучения о необходимости довольствоваться тем, что есть, что дано жизнью.

Воспоминания, воспоминания…

Получив в ноябре 1911 года из Киева телеграмму от некоторых организаций с предложением взять на себя защиту Бейлиса, Грузенберг не заставил себя долго ждать — он немедленно приехал, чтобы на месте ознакомиться с делом и с людьми. Ему представилась возможность поближе сойтись с адвокатом Марголиным, который поведал ему о предложении Веры Чеберяк: она, дескать, согласна взять на себя обвинение в убийстве мальчика, но хочет за это сорок тысяч рублей.

Вначале Грузенбергу показалось, что это предложение следует продумать, так или иначе она ведь настоящая виновница. Но, хорошенько поразмыслив, он пришел к выводу, что вся затея — чистая провокация и к добру не приведет. Ее предложение может, как бумеранг, нанести обратный удар. Разочаровал он не только Марголина, но и журналиста Бразуль-Брушковского, горячего сторонника предложения Веры Чеберяк.

— Это авантюра, — убеждал Грузенберг. Умные и проницательные глаза под сверкающими стеклами пенсне сердились. — Не ее это фантазия, кто-то из своры Чаплинского все подстроил…

— Но предложение это можно рассматривать как шахматную комбинацию, — возражал Марголин.

— Эффектную, ловкую, но не обоснованную. Морфи забраковал бы ее, — улыбался Грузенберг.

— Наоборот, это как раз комбинация для Морфи, — настаивал Марголин. Ему, киевскому адвокату, было безразлично, каким путем достигнуть цели, только бы поскорее освободить Бейлиса.

— Как вам известно, вопрос теперь стоит не только о Бейлисе, — пояснил Грузенберг. — Дело в сохранении достоинства и покоя целого народа, поэтому нужно продумать каждый шаг. Я, естественно, не могу запретить вашим киевским общественникам действовать теми путями, какими они думают достигнуть успеха в этом несчастном деле. Но я как адвокат не пошел бы на это, принимая во внимание действия темных сил, вооруженных страшным оружием… Я бы запретил комбинацию с Верой Чеберяк…

Несколько позже Грузенбергу рассказали о Липе Поделко, который согласен отдать наследство, полагая, что со своими десятью тысячами он станет современным Мессией.

— В нашем народе были многие, — заметил Грузенберг, — принесшие себя в жертву, но о таком я еще не слышал. Мне думается, что будущие адвокаты Бейлиса не подумают о гонораре. Это дело чести, долга и настоящего гуманизма. Золя, принимавший участие в процессе Дрейфуса, не думал о вознаграждении. Даже разговоры об этом оскверняют святое дело защиты Бейлиса.

…Грузенберг долго расхаживал по Липкам, предаваясь волне воспоминаний. Давно он не был в Киеве, поэтому хотелось подольше посмотреть на город в зимнем наряде. Он знал, что этот город хорош даже в осенние плачущие дни, обаяние города сильно во все времена года. Петербургскому адвокату хотелось хоть немного отдохнуть здесь от столичного гама и суеты.