Абрам Каган - Преступление и совесть

Где-то какой-то журналист грозился, будто вскоре будут опубликованы разоблачающие документы, которые повергнут Чаплинского. Докажут, дескать, что Георгий Гаврилович происходит от Чаплинского, воевавшего против Богдана Хмельницкого, которому Россия воздвигла памятник, да как раз у того помещения, где будет происходить процесс, да будто он, Чаплинский, от своего прадеда унаследовал склонность ко лжи. Правдой здесь является лишь тот факт, что он, католик, принял православие и близок к правым организациям. Все остальное выдумано. Сам Чаплинский впервые об этом слышит.

Не является ли это проделкой репортеришки из «Киевской мысли»? О, как она докучает, эта газета! Тот — Гвоздев — интриган, тоже оттуда… Ох уж эти продажные души!..

Целый год прокурор неустанно плетет сеть, и наконец его труды, кажется, оправдались: обвинительный акт составлен. Искусно сфальсифицированная судебно-медицинская экспертиза, свидетельские показания фонарщика, Веры Чеберяк и, главным образом, показания Козаченко. Они сыграли немаловажную роль!

В честь этого Чаплинский купил в лучшем ювелирном магазине дорогую брошь для жены. Пусть не будет она в претензии на судебные дела, из-за которых муж забывает о ней. Достав из жилетного кармана брошь, он залюбовался ею. Что скажет жена об этом подарке и как заблестят ее теплые, добрые глаза! «Обо мне часто говорят, — подумал Чаплинский, — что у меня холодные глаза и жестокое, злое сердце. Зато бог дал мне жену, обладающую искренним сердцем и теплыми, добрыми глазами. Судьба сама исправляет свои ошибки, дарует человеку то, чего ему не хватает…»

В судебной палате все были уже в сборе, ожидали только председателя.

— Что хорошего, Леонтий Иванович? — спросил Буковский. — Ваш сынок, говорят, бунтует студентов в университете?

Шишов вынул табакерку из кармана, ухватил, как обычно, двумя пальцами щепотку табака и поднес к ноздрям. Уже водворив табакерку обратно в карман, он исподлобья взглянул на Буковского и с той же интонацией спросил:

— А что у вас нового? Как приживалки? Уехали уже домой в Вятскую губернию или надолго присосались к вам, Василий Павлович?

— Представьте, присосались, словно пиявки, — ответил Куровский, уткнув лицо в бумаги, в беспорядке лежавшие перед ним на столе.

Члены палаты с нетерпением поглядывали на часы. Два раза уже приносили чай, снова оставались пустыми стаканы с ложечками на блюдцах.

Но вот в дверях показался тайный советник Мейснер. Он, очевидно, не совсем здоров — его неизменно свежевыбритое лицо кажется теперь усталым. Бледная желтизна скрывается в основном в складках по обе стороны носа, а небольшие спокойно-строгие глазки потускнели.

— Как самочувствие, Александр Александрович? — первым подошел к нему Буковский.

— Благодарю, Василий Павлович, — Мейснер подал ему руку. — Вас, Феофил Филатович, — обратился председатель к совсем седому члену судебной палаты, в руках которого дрожала газета «Киевлянин», — можно уже поздравить с правнуком?

— Что? — подставил ухо полуглухой старик. — Что сказал уважаемый Александр Александрович?

— Можно ли вас поздравить с правнуком? — поспешил повторить вопрос Буковский. — Александр Александрович очень интересуется.

— Чувствую себя сносно.

— Вы уже прадед? — раздался чей-то более строгий голос.

— Да, да. Уже три дня.

Вмиг все девять членов Киевской судебной палаты выстроились в ряд и один за другим пожимали руку Феофила Филатовича. На лице прадеда засветились два безжизненных глаза. Старик бесконечно кланялся.

В кабинет стремительно вошел Чаплинский. Быстро подойдя к своему месту, он, разгладив усы, объяснил, почему заставил членов судебной палаты ожидать почти полчаса… Сейчас они узнают новость, полученную из Министерства юстиции…

— Господа, история, аналогичная нашей с Ющинским, произошла в Одессе, и даже не накануне иудейской Пасхи. Что творится на нашей Руси!.. — Чаплинский схватился за голову.

Эффект был не таким, какого ожидал прокурор. Большинство членов судебной палаты равнодушно выслушало его сообщение. Лишь на лице Буковского можно было заметить оттенок сожаления. Седовласый Феофил Филатович поинтересовался, о чем идет речь, и с удивлением спросил:

— А почему, Георгий Гаврилович, об этом ничего нет в газете «Новое время»?

Послышался смех.

— И быть не может. Журналисты, очевидно, не разузнали еще об этой истории, — ответил Чаплинский.

— О-го-го, — рассмеялся старец, — журналисты узнают все всегда раньше полиции.

— Ошибаетесь, Феофил Филатович, — вмешался Буковский.

Грозный голос председателя палаты перебил его:

— Прошу господ членов судебной палаты освободить стол от лишних бумаг, не имеющих отношения к делу, которое мы будем сейчас обсуждать.

Газета возле Феофила Филатовича мгновенно исчезла.

— Александр Александрович, — обратился прокурор к председателю, — пока мы еще не приступили к делу, у меня небольшое замечание.

Председатель улыбнулся:

— Мы еще ни о чем не говорили, а у вас уже замечание! Не совсем в вашем стиле, Георгий Гаврилович.

— Необычность вопроса вынуждает меня на сей раз сделать необходимое замечание. На вас, уважаемые коллеги, возлагает большие надежды русское население всего западного края, — Чаплинский повернулся в сторону Шишова. — Мне памятно, как уважаемый Леонтий Иванович при первой нашей встрече удачно выразился, дескать, найденная правда всегда возвышает как русский народ, так и престол… Вся Россия в ожидании этого процесса, который должен стать процессом двадцатого столетия…

С места поднялся Каменцев — человек с мягким, бархатным голосом — и позволил себе перебить прокурора.

— Мне непонятно, — сказал он, — почему Георгий Гаврилович нарушает закон…

— Александр Александрович, — Буковский пытался что-то сказать, но его остановил строгий взгляд Шишова, и он замолчал.

— Петр Дементьевич, несомненно, прав, — согласился Чаплинский, — не по закону прокурору иметь вступительное слово на таких заседаниях. Но, уважаемые господа, дело это исключительной важности, завершения его ждут с нетерпением во всей России, ждут справедливого его разрешения.

— Выслушаем раньше отчет, а затем уж и разберемся, — вставил Шишов, обеими руками разглаживая бороду.

— Безусловно, дорогие коллеги, — отозвался наконец председатель. — Итак, Василий Иванович, вам слово.

Буковский зачитал приготовленный обвинительный акт, которому предстояло сыграть должную роль в предстоящем процессе.

Шишов, презрительно сощурившись, глядел на оратора и думал: «И как не стыдно ему в этот солнечный, ясный день — ложь пронизывает каждое его слово! Даже голос его фальшив. И никакого юридического обоснования! Хотя в его плохой актерской игре все же чувствуется хорошая режиссура Чаплинского».