Дэвид Кертцер - Похищение Эдгардо Мортары

16 апреля началось заключительное заседание суда над отцом Фелетти, и председатель, граф Феррари, прочитал вслух молитву. В этот день прокурор изложил свои последние доводы, а затем Франческо Юсси произнес волнующую речь в защиту подсудимого. Судьи гуськом вышли из зала суда, удалившись для совещания. Обсуждали дело они совсем недолго. Когда они вернулись в зал, судья Феррари зачитал вынесенное решение:

Суд, отвечая на вопросы, заданные ему председателем, призывая святейшее имя Бога, провозглашает, что вечером 24 июня 1858 года полиция забрала у еврейской супружеской пары, Саломоне (также известного как Момоло) Мортары и Марианны Падовани, их сына Эдгардо и что это действие было санкционировано правительством.

Следовательно, не имелось и не имеется оснований преследовать в уголовном порядке исполнителей вышеупомянутого действия, а значит, и обвиняемого Пьера Гаэтано Фелетти из ордена доминиканцев, бывшего инквизитора Священной канцелярии в Болонье. А потому его следует немедленно выпустить на свободу [336] ASB-FV, pp. 399–400. .

Когда суд выносил свое решение, шум из-за похищения еврейского мальчика в целом уже стих. Для либералов и противников мирской власти папы, принимавших живое участие в этом деле, история начала вершиться слишком быстро: события вели к объединению Италии, о котором они так давно мечтали. Им просто стало не до Эдгардо и не до участи инквизитора. Протестовать мешало и то, что решение принималось судом нового режима. По сути, это был один из первых судебных приговоров, вынесенных на территории бывших легаций, которые отныне находились под контролем короля Виктора Эммануила.

Были и другие причины тому, что освобождение отца Фелетти не вызвало в Италии заметного возмущения. Всего неделей ранее, когда восстание на Сицилии было подавлено вооруженными силами Королевства обеих Сицилий, Гарибальди объявил, что прислушается к мольбам сицилийских революционеров и двинется им на помощь, собрав армию добровольцев. Это встревожило Виктора Эммануила и Кавура, которые опасались за судьбу своих тщательно подготовленных дипломатических договоренностей. Но больше всего они боялись, что движение за объединение Италии выскользнет из их рук и выродится в социальную революцию. Они сделали все возможное, чтобы помешать Гарибальди отплыть на Сицилию, а одновременно бросили все силы на сплочение собственных сторонников — как на территории своего недавно разросшегося королевства, так и при дворах других европейских стран. Лобовая атака на церковь была им совсем ни к чему, и хотя папа римский более чем ясно давал понять, что возмущен присоединением его прежних северных владений к их государству, все равно и король, и его премьер-министр старались выглядеть добрыми католиками, желающими жить в ладу с церковью.

С евреями все обстояло иначе. Для них арест инквизитора стал и торжеством их правоты, и долгожданным возмездием. Крупная итальянская еврейская газета, L’educatore israelitico , рассказывая о приговоре, метко назвала процесс по делу монаха «судом настоящего над прошлым». Журналисты признавали, что на кону стоят более высокие политические цели. «А потому, — замечал автор статьи, — почти внезапно и неожиданно завершается процесс, который, пожалуй, был затеян неразумно, потому что никто не предвидел его успешного завершения, а может быть, такого завершения даже расчетливо желали избежать» [337] L’educatore israelitico (апрель 1860 года), vol. 8, p. 155. . Главный редактор Archives Israélites — газеты, возглавлявшей французскую кампанию по освобождению Эдгардо, — занял сходную философскую точку зрения. «Во всяком случае, — писал он, — этот приговор демонстрирует беспристрастность суда… А в остальном, — заключал он, давая понять, что есть цели и повыше, чем судьба болонского монаха, — что толку наносить удар руке, если в данном случае нападение обдумывала, вынашивала и одобряла голова, направлявшая руку?» [338] Isidore Cahen, «Chronique du mois», Archives Israélites (май 1860 года), pp. 276–277.

Когда отец Фелетти, продолжавший молиться в своей тюремной камере, получил известие о решении суда, он возблагодарил Господа за явленное ему милосердие и отправился обратно в Сан-Доменико. Архиепископ, который к тому времени уже серьезно заболел, тоже был благодарен судьям за освобождение монаха, но его собственное положение не стало легче. Ему как раз сообщили о том, что король Виктор Эммануил, желая отметить присоединение Романьи, через две недели планирует триумфальное посещение Болоньи. Наверняка всем хотелось создать более благоприятную атмосферу для королевского визита, чтобы тень башни с томящимся в ее застенках монахом не омрачала празднества. Власти планировали торжества, которые ознаменуют первое посещение монархом его новообретенных земель, и, как обычно, нуждались в услугах местных священников, чтобы те совершили подобающие случаю религиозные обряды.

26 апреля кардинал Вьяле-Прела отправил адъютанту короля письмо с дурным известием: ни один священник, находящийся у него в подчинении, не примет участия в празднествах. Его священный долг, писал кардинал, сделать все, что в его силах, чтобы «сохранить целостность папских территорий, особенно территории Эмилии». Он не может выполнить распоряжение правительства осветить все церкви в вечер королевского визита: «Я бы предал свою совесть и постыдно попрал собственные торжественные обеты, я бы отрекся от всех правил чести… и обесчестил бы себя на всю оставшуюся жизнь». Далее он пояснял: «Эту иллюминацию устраивают в честь верховной власти его величества над этими землями. Если я распоряжусь осветить церкви, тем самым я признаю власть короля». Кардинал выражал надежду, что король позаботится о том, чтобы его (кардинала) оградили от оскорблений и нападок, какие обрушивались на него предыдущим летом, когда он принял сходное решение в связи с триумфальным въездом в Болонью Массимо д’Адзельо. Он не в состоянии поверить, писал он, «что его величество потерпит, чтобы прямо у него на глазах епископа, кардинала оскорбляли только из-за того, что он отказывается поступать вопреки своему священному долгу». Он добавлял, что достаточно будет всего одного слова короля, чтобы предотвратить подобные возмутительные выходки со стороны людей, «жаждущих лишь скандалов и беспорядков» [339] Rodolfo Fantini, «Il clero bolognese nel decennio 1859–69», в R. Fantini et al., eds., Clero e partiti a Bologna dopo l’unità (Bologna, 1968), p. 23. . Отослав это письмо, тяжелобольной архиепископ в тот же день покинул город и уехал в Апеннины — дышать целебным горным воздухом. 1 мая, когда в Болонью въехал Виктор Эммануил, кардинала в городе не было.

Война между церковью и государством достигла такого накала вражды, что копья принялись ломать даже вокруг колокольного звона: новые правители настаивали на том, чтобы городские церкви били в колокола, а церковные чиновники упирались. Ну в самом деле, мыслимо ли, чтобы государь въезжал в город под молчание колоколов? На следующий день после того, как архиепископ уехал в горы, мэр Болоньи разослал письма всем приходским священникам в городе, приказывая, чтобы «при въезде его величества Виктора Эммануила II в Болонью они звонили в колокола своей церкви в ознаменование этого события, как делалось во всех других городах». Однако приходские священники, выполняя указания архиепископа, отказались это делать [340] «Lettera circolare del sindaco di Bologa pel suono del campagne al arrive di S. M. Vittorio Emmauele II», 27 апреля 1860 года. Экземпляр письма хранится в AAB-AC, anno 1860, prot. n. 128. Совместный ответ мэру от приходских священников хранится в той же архивной папке. .