Аркадий Карасик - Похищение королевы

Аркадий Карасик

Похищение королевы

1

Даже едва слышные звуки казались мне грохотом камнепада. Особенно, ранним утром. Жена, тепеь бывшая, несмотря на то, что не вымаран штамп в паспорте, часто говорила: фантазер ты, Пашка, выдумщик. Ну, ладно, выкаблучивайся в своих романах да повестях - в быту зачем фокусничать? Непременно и сейчас бы укусила обидными словечками, спрятанными под мягкость и нежность. Как когти у кота.

Слава Богу, избавился и от ехидины жены и от вечно пьяного ее сыночка от первого брака. Сам себе хозяин! Хочу - обедаю, хочу голодаю, есть желание - сажусь за пищущую машинку, одолела лень - гуляю по городу, любуюсь разукрашенными частными витринами, пьяными бомжами, унылыми попрошайками и бесстыдными проститутками. Одолеет скука - вокзал через три квартала, садись на электричку и жми в матушку-столицу.

Хорошо!

Впрочем, зря я так думаю - Машенька вовсе не ехидина и сбежал я от нее не из-за колючих словечек. Редкие приступы раздражения прощал, потому что видел как нелегко достается ей фокусы алкаша-сына, как она переживает, видя в какую грязную яму он катится.

И все же ушел. Собрал старомодный чеможан желтого цвета и позорно удрал, не попрощавшись...

Древний двухэтажный дом в городишке Дремове, где я приобрел небольшую комнатушку в коммуналке, стоит в стороне от многомашинного шоссе и оживленных улиц. Жильцы в своем большинстве - почти ровесники зданию, тихие и непьющие. Скандалов не бывает, семейных свар - тем более. Для человека творческого труда - благодать. Сиди, стучи на машинке или рисуй дефицитными красками натюрморты и портреты известных политиков. Напечатал или нарисовал - тащи на продажу либо в издательство, либо на Арбат. Авось, купят, обеспечат автора куском хлеба да пачкой зарубежного маргарина. Производства далекой Новой Зеландии. Будто забастовали российские коровенки, отказались работать на благо родной страны.

Правда, укрыться в Дремове мне пришлось не для изобретения лихо закрученных сюжетов и сентиментальных переживаний наспех придуманных героев. Тем более, не по причине женского воспитания, более похожего на визг ржавой пилы.

Достал Виталька, пасынок. Что ни вечер - пьянка, что ни утро похмелка. Но это еще можно пережить, страшно другое. Опрокинет парень пару стаканов - желает "кулачного общения". На улице можно получить отпор либо попасть на зубы ментам,а дома - раздолье.

Муж матери, то-есть, я, - худой и слабосильный интеллигент, где ему управиться с двадцатипятилетним качком? Вот он и поливал меня сгустками черного мата, вот и размахивал перед носом пудовыми кулачищами.

Маша вертелась-крутилась между мужем и сыном.

С одной стороны, не хотелось ей развала с таким трудом созданной семьи, с другой - страшилась скандалов с пьяным сыном. Войдет в штопор, убьет или поранит, сбежит из дому, свяжется с какой-нибудь бандой. В конце концов, посадят, заведут дело и несколько лет будут раскручивать. Не подтвердятся факты - выпустят, подтвердятся - суд и зона.

Страшно!

Как не крути,- сын. Выходила, подняла его, вкалывала на трех работах...

Виталька наотрез отказался дать согласие на прописку материнского супруга, опасался: войду в силу - выживу из квартиры пьяного пасынка.

Практически я был бомжем. Прописка подмосковная, жил у Маши, как говорится, на птичьих правах. Случись что-нибудь с ней - окажусь на улице, либо в подземном переходе, либо - на вокзале.

Вот я и решился уйти добровольно. Получил пару гонораров - на приличную "двушку" или даже "копейку" не хватило, пришлось податься в коммуналку...

Утро, с которого я начинаю свое повествование, - не буднично-серенькое - окрашено в праздничные тона. Сегодня "полубомжу" исполняется аж сорок лет. С одной стороны, младенческий для мужика возраст, с другой - перевалило через хребет. Теперь покатится вниз. До ямы на кладбище либо топки крематория.

Будильник трудолюбиво отсчитывает минуты, заботливо приговаривает: подремли еще, хозяин, побалдей, полное право сегодня имеешь, в будни наверстаешь потерянное время. От тебя не уйдет.

Конечно, наверстаю! Установленный издательством срок не отодвинуть забит в договоре. Придется поишачить.

По долголетней привычке проснулся я в шесть утра. Обычно выглатываю стакан черного кофе с куском хлеба и усаживаюсь за машинку. На этот раз послушался заботливого будильника. Подремлю незапланированный стольник минут, лениво поднимусь, уберу в диванный ящик постель и начну накрывать на стол. Без непременной физзарядки и иоговских поз.

Чем именно стану накрывать и украшать праздничный стол - продумано заранее.

Прежде всего - юбилейная бутылка мартини, купленная в комке еще на прошлой неделе. В засаде - родная "столичная". Пусть не в узорчатом оформлении, зато по крепости не уступит. Закуска изготовлены не без помощи соседей: винегрет, разделанная селедочка, тонко нарезанные колбаса и сыр, малосольные огурчики и помидорчики.

Что касается винегрета - изобретение Аграфены Николаевны, доброй старухи с ловко подвешенным языком. Она занимает аппартаменты из двух комнат, вместе с больным мужем, дедом Пахомом, и шестнадцатилетней внучкой Верочкой.

Обычно добрые женщины всех возрастов отличаются полнотой - этакие пампушки с ручками-сардельками, ногами-тумбами, тройным подбородком, обширной грудью. Бабушка из коммуналки - редкое исключение: сухая, поджарая, быстрая на ногу и на язык.

Селедку разделала и обложила резанными овощами и луком вторая соседка - холостячка Надежда Дмитриевна, живущая в первой от входа комнате. По ее требованию соседи именовали ее по заграничному - Надин. Окликнешь русским именем-отчеством - фыркает по-кошачьи и отворачивается. Словно паспортное ее имячко - некий рвотный порошок, подсунутый при рождении.

Кроме разделанной и украшенной селедочки, холостячка презентовала юбиляру во временное пользование хрустальные стопки и фужеры, расцвеченные тарелки и блюда, ножи и вилки. На шесть персон, Тем самым намекнула на обязательное коллективное застолье, в котором она должна принять самое активное участие.

И все же мне больше по душе бабушка Феня.

Вежливенько постучится в дверь. Откроешь - стоит со старым подносиков в руках. На морщинистом лице светится добрая понимающая улыбка.

- Отведай, Игнатьич, моей стряпни...

- Что вы, что вы, баба Феня, не хочется мне есть. Так наобедался невмоготу. На целую неделю хватит, - а голодный желудок бурлит, подталкивает взять из рук старухи вкуснейшие пирожки с картошкой либо блины с маслицем. - Зачем вы транжиритесь? Ведь на одну пенсию живете...

- Не на одну, а на две, - прижмуривается старуха. Будто две пенсии, ее и мужа, равнозначны достатку того же Березовского либо Черномызина. Хватает нам, неча жалиться.